Добывайки в воздухе

– Да, трудно что-нибудь сделать, когда и кухня, и столовая, и гостиная – всё вместе, – с трудом переводя дыхание, заметила Хомили, обозревая плоды своего труда. – И я всё ещё не уверена насчёт этого шкафчика.

– А что с ним не так? – буркнула Арриэтта, мечтая лишь об одном – сесть и отдохнуть.

– Пожалуй, когда он стоял на старом месте, было лучше.

– Неужели нельзя оставить всё это мужчинам? – недовольно заметила Арриэтта. – Они же к ужину вернутся…

– В том-то и дело, – сказала Хомили. – Если двигать, то двигать сейчас, пока я не принялась за стряпню… На этом месте он выглядит ужасно: портит всю комнату. Ну-ка, Арриэтта, берись… на это уйдёт всего пара минут.

Как только кухонный шкафчик занял своё прежнее место, сделалось видно, что вся остальная мебель стоит вкривь и вкось.

– Стол хорошо уместится вон там, – сказала Хомили, – если мы немного подвинем комод, так что берись за тот конец…

Потом они сделали ещё несколько перестановок, пока наконец Хомили, довольная результатом, не воскликнула, обводя глазами комнату:

– Хлопотно, конечно, но вполне оправдывает себя. Сейчас здесь куда уютней, правда, Арриэтта? Чувствуешь, что всё стоит как надо.

– Да, – сухо проговорила та, – потому что всё вернулось на свои места.

– Что ты имеешь в виду? – удивилась Хомили.

– Что всё теперь находится там, где было с самого начала.

– Глупости! – сердито буркнула Хомили, но когда повнимательнее осмотрелась, в её взгляде не было уверенности. – Ну, пожалуй, табурет и правда стоял под окном. Ну да нам некогда тратить время на споры: мужчины вот-вот вернутся, а я ещё не бралась за ужин. Будь хорошей девочкой, сбегай к ручью и принеси несколько листочков кресс-салата.

Глава двадцать четвёртая

Позднее, когда, поужинав и вымыв посуду, они все четверо собрались у очага, Арриэтта почувствовала, что Спиллер начинает действовать ей на нервы. Он просто помешался на этом воздушном шаре, иначе не скажешь. Прошло каких-то несколько часов, а он уже никого не видит, никого не слышит, ни о ком и ни о чём не думает, кроме этих дурацких лоскутов сморщенной резины, надёжно спрятанных в задней комнате бакалейной лавки вместе с остальными воздухоплавательными принадлежностями. Конечно, когда, чтобы привлечь внимание Спиллера, Арриэтта рассказывала за ужином об их приключениях, он слушал, но стоило ей на миг замолчать, блестящие чёрные глаза тут же обращались к Поду, и он, как всегда сухо и немногословно, засыпал его вопросами: «Промасленный шёлк вместо резины для оболочки в следующий раз? Шёлк добыть не трудно, а масло найдётся у мистера Потта…» Его интересовало всё: скорость ветра, балластные верёвки, швартовка, якоря, как наполнить оболочку газом… Вопросам не было конца, и задавались они по какой-то непонятной ей причине только Поду. Самый скромный вклад в разговор с её стороны Спиллер, казалось, пропускал мимо ушей. «А я знаю обо всём этом не меньше папы, – сердито говорила себе Арриэтта, сжавшись в комочек в тёмном уголке. – Даже больше, если уж на то пошло. Кто его всему научил? Я». Она уныло обвела взглядом освещённую комнату: задёрнутые занавески, поблёскивающая посуда на кухонном столике – покой, комфорт. Даже этим всем они были в некотором смысле обязаны ей: ведь именно она набралась смелости заговорить с мисс Мэнсис, подружиться с ней, рассказать о привычках и потребностях добываек. Сидят тут уютненько у очага, довольные собой. Им-то хорошо, у них ничего нет на душе. И, наклонившись вдруг к самому огню, Арриэтта спросила:

– Папа, ты можешь меня выслушать?

– Само собой, – улыбнулся Под, глядя на её разрумянившееся от пламени лицо.

– Я должна вам кое-что сказать… Раньше не могла, но теперь могу…

Сердце Арриэтты учащённо забилось, когда все взоры – даже Спиллера – обратились на неё.

– Это про наш дом, про то, почему они так здесь всё устроили, про то, откуда узнали, что именно нам нужно…

– Что нам нужно?.. – повторил Под.

– Да, иначе почему они всё это сделали?

Под не торопился с ответом, потом наконец сказал:

– Я не знаю почему, так же как не знаю, зачем они построили церковь или железную дорогу. Возможно, меняют обстановку во всех домах по очереди…

– Нет! – воскликнула Арриэтта, и голос её задрожал. – Ты ошибаешься, папа! Они обставили заново только один дом – этот, наш, потому что всё про нас знают, и любят нас, и хотят, чтобы мы тут остались!

Наступило короткое напряжённое молчание. Затем Хомили пробормотала еле слышно:

– О господи, боже мой!

Спиллер, неподвижный как статуя, уставился на Арриэтту немигающими глазами.

Наконец Под медленно проговорил:

– Объясни, дочка, откуда они о нас узнали…

– Это я ей рассказала.

– Ей? – повторил Под, растягивая «е», как всегда, когда волновался. – Кому?

– Мисс Мэнсис, той, высокой, с длинными пальцами, которая пряталась за чертополохом.

– О боже мой… – снова прошептала Хомили.