Дочь часовщика. Как видеть свет в кромешной тьме

Ганс шагнул вперед, и охранник сунул ему в руку полоску ткани с номером. С этого момента Ганса Поли превратился в заключенного под номером 9238.

Тюрьма Схевенинген

11 апреля Корри отправила домой письмо, адресованное «Нолли и всем друзьям»[46].

«Я в порядке, – писала она. – У меня тяжелый плеврит, но сейчас состояние значительно улучшилось, за исключением того, что я еще кашляю. Я чудесным образом приспособилась к этой одинокой жизни, и я постоянно общаюсь с Богом».

Не зная, что ее отец уже умер, Корри писала: «Труднее всего – постоянно переживать за Бетси, и особенно за отца. Еще я очень беспокоюсь о часах наших клиентов (евреях в Келье ангелов), оставленных в пустом доме. Только Спаситель отводит все мои тревоги, страх, тоску по дому. Даже доктор сказал мне на осмотре: “Вы всегда на удивление жизнерадостны”. Я пою про себя почти все дни напролет, ведь нам действительно есть за что благодарить Создателя – просторная камера, три бутерброда от Красного Креста, дополнительные полтарелки каши, Господь никогда не оставляет нас!»

«Жизнь здесь течет в рамках совсем другого измерения, – написала она в заключение. – Беспрестанно приходится пробираться чрез время. Я даже удивлена, что ко всему до такой степени привыкла. Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне. Иногда сумерки сгущаются, но Спаситель дарует Свой свет, и это всегда чудо».

В тот же день Бетси написала письмо дочери Нолли, Коки. «На меня обрушился поток больших вод, – писала она племяннице, – но я не отчаиваюсь ни на мгновение. Господь теперь так близок ко мне, как никогда прежде в моей жизни. Даже в те первые ужасные дни я с первого момента почувствовала Его близость, я смогла приспособиться к своей камере и тюремной жизни. Я хорошо сплю и ни разу не простудилась. Поначалу, из-за нервозности, мой желудок не принимал тюремной пищи. Я почти ничего не могла есть и некоторое время голодала. Через месяц такого поста я обратилась к врачу, и теперь мне дают вкусную кашу, все наладилось. Я очень скучаю по тебе и жду новостей от Виллема, Петера [и] Корри».

15 апреля Корри исполнилось пятьдесят два года. Все эти годы ее день рождения всегда сопровождался праздником в кругу семьи. В этом году она встречала новый год своей жизни в одиночной камере. Ни семьи, ни друзей. Никакого торта. Никаких подарков. Никакого пения. Только четыре серые стены и тишина.

Письмо Корри Нолли от 11 апреля 1944 года

Корри решила устроить праздник сама себе. Она начала петь детскую песенку «Невеста харлемского дерева», но почти сразу же кто-то постучал в ее дверь.

«Ну-ка тихо там! Одиночные заключенные должны отбывать наказание в тишине!»

Письмо Бетси своей племяннице Коки от 11 апреля 1944 года

Этот запрет казался Корри особенно болезненным; в течение пятидесяти лет она жила в Бейе, всегда полном шума, песен и смеха. Однако сегодня ее день рождения пройдет в тишине. Два дня спустя она, тем ни менее, получила самый роскошный подарок, впервые с момента ареста ей разрешили принять душ. Душевая комната оказалась просторной, и даже при том, что и здесь строго соблюдалась тишина, Корри наслаждалась даже тем, что просто видела живых людей и новые лица.

«Душ… был великолепен, – вспоминала она, – теплая чистая вода омывала воспаленную кожу, струйки воды сбегали по спутанным волосам. Я вернулась в свою камеру с новым решением: в следующий раз, когда мне разрешат принять душ, я возьму с собой три моих Евангелия. Нехорошо единолично располагать таким богатством». Неделю спустя Корри получила второй ценный подарок: прогулку на свежем воздухе. Прошло целых девять недель с тех пор, как она последний раз дышала свежим воздухом и стояла под солнечным светом, и она воспользовалась возможностью по максимуму. Когда охранница открыла ворота, Корри прошла через них, впитывая цвета так быстро, как только могла – цветущие красные кусты, яркие первоцветы, ослепительно голубое небо.

Однако, пока она прогуливалась по своей дорожке, ее внимание привлекла продолговатая траншея в конце сада. Она дошла до нее и поняла, что это была свежевырытая могила. Сердце упало. За ямой зловеще вырисовывалась высокая каменная стена с осколками стекла по верху. Она огляделась вокруг и поняла, что эта стена окружала весь сад.

Потом она почувствовала особый запах. Сожженные кости. Она вспомнила, что Кирк рассказывал, что в Схевенингене было аж три крематория. Внезапное понимание происходящего внезапно ударило в ее сознание зловонием. Секундой позже она услышала за стеной оглушительный грохот пулемета.

Все стало ясно. Схевенинген был городом осужденных мертвецов.