Элиза не играла уже почти год и не отличалась хорошим слухом, однако на ее стороне были годы сидения перед фортепиано с железным прутом за спиной и пальцы, помнящие удары бельгийского учителя. Девушка смело приступила к шутливой песенке, которую мисс Роза и ее брат-мореход часто пели дуэтом в ту невинную пору музыкальных вечеров, когда ее судьба еще не выкинула коленце и мир не перевернулся с ног на голову. К удивлению пианистки, ее неуклюжее исполнение имело успех. Не прошло и двух минут, как рядом с пианино появился местный скрипач, они заиграли вдвоем, начались танцы, и мужчины кинулись приглашать четырех проституток пройтись в танце и повеселиться на импровизированной танцевальной площадке. Людоед в волчьих шкурах снял с головы Элизы шляпу и положил на пианино таким решительным жестом, что никто не осмелился пройти мимо, и шляпа быстро начала наполняться чаевыми.
Один из фургонов служил и складом, и помещением для всякой всячины, и спальней для мадам и ее приемного сына-индейца – того, что колотил в барабан; во втором фургоне во время путешествий теснились четыре проститутки, а два прицепа были приспособлены под альковы. Изнутри они были украшены разноцветными платками, в центре стояло ложе с балдахином, четырьмя стойками и москитной сеткой, имелось зеркало в золоченой раме, керамическая раковина и умывальный таз, пол устилали персидские ковры – выцветшие и кое-где поеденные молью, но все еще яркие, помещение освещалось канделябрами с большими свечами. Эти театральные декорации воодушевляли клиентов и отвлекали внимание от дорожной пыли и общей ветхости альковов. Пока две женщины танцевали под звуки музыки, две другие торопливо принимали мужчин в повозках. Мадам, чьи волшебные пальцы были прямо-таки созданы для карт, не обходила вниманием игровые столы, не забывала получать деньги вперед за услуги своих голубиц, продавать ром и веселить собравшихся, и все это – не выпуская трубки изо рта. Элиза отыграла все песни, которые знала наизусть, а когда репертуар подошел к концу, начала все сначала. И никому не было дела до этих повторов, пока в конце концов глаза ее не затуманились от усталости. Увидев, что пианистка совсем обессилела, великан в волчьей шкуре объявил перерыв, вытащил деньги из шляпы, рассовал Элизе по карманам, а потом подхватил и почти на руках отнес в первый фургон, где вложил Элизе в руку стакан с ромом. Элиза полуобморочным жестом отвергла этот дар: для нее ром на пустой желудок был бы равносилен удару дубины по затылку; тогда великан порылся в беспорядочном нагромождении ящиков и коробок и извлек ломоть хлеба и луковицу; Элиза набросилась на еду, трепеща от вожделения. Проглотив последнюю крошку, она подняла глаза на дядьку в волчьей шкуре, который изучал ее с высоты своего непомерного роста. На лице его сияла безмятежная улыбка; девушка отродясь не видела таких белых и ровных зубов.
– У тебя женское лицо, – произнес здоровяк.
Элиза вздрогнула.
– Меня зовут Элиас Андьета, – ответила она, кладя руку на кобуру, как будто готовясь с оружием в руках отстаивать свое мужское имя.
– А я Бабалý Плохой.
– А что, есть еще и Бабалу Хороший?
– Раньше был.
– Что с ним случилось?
– Со мной повстречался. Откуда ты, пацан?
– Из Чили. Я ищу своего брата. Вы не слышали про такого Хоакина Андьету?
– Нет, никогда не слышал. Но если у твоего братца яйца подвешены как надо, рано или поздно он нас навестит. Девочек Громилы Джо знают все!
Коммерция