В Дайфао, Большом Городе, как китайцы называли Сан-Франциско, Тао Цянь планировал поработать какое-то время, а потом сесть на корабль и вернуться в Китай, если в ближайшее время от Эбенизера Хоббса не придет ответа на его последнее письмо. Перемены, произошедшие с Сан-Франциско меньше чем за год, поражали воображение: вместо шумного лагеря из хижин и палаток, каким Тао Цянь его помнил, его встретил процветающий упорядоченный город с прямыми улицами и зданиями в несколько этажей, и повсюду велось новое строительство. Три месяца назад грандиозный пожар уничтожил несколько кварталов, до сих пор можно было встретить почерневшие остовы строений, но угли даже не успели остыть, а горожане уже похватали молотки и занялись перестройкой. Здесь были роскошные отели с балюстрадами и балконами, казино, бары и рестораны, элегантные экипажи и многонациональная толпа плохо одетых, неухоженных людей, среди которых выделялись цилиндры редких денди. В основном же улицы заполняли грязные бородатые мужчины весьма подозрительного облика, но здесь невозможно было судить о людях по внешнему виду: портовый грузчик мог оказаться латиноамериканским патрицием, а кучер – адвокатом из Нью-Йорка. Минутного разговора с каким-нибудь из этих бандитов хватало, чтобы увидеть перед собой человека образованного и чувствительного, который по любому поводу вытаскивает из кармана помятое письмо от жены и предъявляет его собеседнику со слезами на глазах. А бывало и наоборот: под лоском щеголя в модном костюме скрывался отпетый негодяй. Тао Цянь не заметил в центре города ни одной школы, наоборот, – видел детей, которые работали как взрослые: копали ямы, таскали кирпичи, погоняли мулов и чистили ботинки, но, как только задувал ветер с моря, они кидались запускать воздушных змеев. Позже Тао Цянь убедился, что многие дети – сироты, они бродят шайками по улицам и воруют еду. Женщин по-прежнему не хватало; если какая-нибудь красотка переходила улицу, движение останавливалось, все ее пропускали. Несколько кварталов у подножия Телеграфного холма, на котором располагался флажный семафор, передающий сообщения о входящих в залив судах, занимал район, где не было недостатка в женщинах: это была зона красных фонарей, а контролировали ее головорезы из Австралии, Тасмании и Новой Зеландии. Тао Цянь немало слышал об этих людях и знал, что после захода солнца китайцу здесь лучше не появляться. Разглядывая магазины, бывший матрос убедился, что там предлагают те же товары, какие он когда-то видел в Лондоне. В Сан-Франциско все прибывало по морю, даже партии кошек для борьбы с крысами. Здесь они продавались поштучно, как предметы роскоши. Лес мачт покинутых кораблей сильно поредел, осталась лишь десятая часть: многие корабли затопили, чтобы насыпать землю и строить новые дома, другие превратились в гостиницы, склады, тюрьмы и даже лечебницу для душевнобольных, куда отправляли умирать горемык, окончательно потерявших себя в алкогольном бреду. Потребность в таком заведении была действительно велика, ведь прежде безумцев привязывали к деревьям.
Тао Цянь направился в китайский квартал и понял, что слухи его не обманули: земляки выстроили целый город в сердце Сан-Франциско; здесь говорили по-мандарински и по-кантонски, вывески писали иероглифами, да никого, кроме китайцев, здесь и не было – создавалась полная иллюзия, что ты очутился в Поднебесной империи. Тао Цянь поселился в приличной гостинице и собирался проработать врачом столько времени, сколько потребуется, чтобы скопить сумму, достаточную для долгого путешествия. Однако случилось такое, чему было суждено перечеркнуть все его планы и надолго задержать Тао Цяня в Сан-Франциско. «Моя карма была не в том, чтобы найти мир в монастыре, как мне порой мечталось, а в том, чтобы вести войну без конца и без передышки», – заключил Тао Цянь много лет спустя, когда мог с ясностью обозреть свое прошлое, увидеть пройденные дороги и те, которые ему еще предстояло пройти. Через несколько месяцев жизни в Сан-Франциско Тао Цянь получил последнее письмо Элизы в сильно потертом конверте.