Дочь любимой женщины

Она всегда была такая. Она даже гордилась этим, говорила ему: «Да, я такая! А почему я должна быть последовательной? Кому должна? Кто сказал?» Он ее успокаивал: «Никому не должна, никто не сказал…» – «То-то же!»

Могла быть нежной, заботливой, доброй – и тут же, через полчаса буквально, становилась злой, забывчивой, самовлюбленной. Издевательски себялюбивой. Казалось, она наслаждается тем, что тут же исполняет все свои прихоти и желания. Казалось даже, не самим исполнением желаний наслаждается, а вот именно тем, что немедленно их исполняет, несмотря ни на что. Да почему казалось? Так оно и было.

Поэтому иногда она была очень последовательной. Железно целеустремленной. Как бульдозер. Вот вчера, например, она решила с ним переспать, и всё. Хочу и буду. Ногу растянул? Ах ты, бедняжечка! Сейчас тебя разыщем, домой привезем, финалгоном натрем, эластичным бинтом забинтуем, приласкаем и трахнем.

А потом посмотрим.

Потом скажем: «Ну, ты звони… Когда? Ну, послезавтра…»

Главное – чтоб сейчас было приятно.

«А на втором курсе, – смеясь и обнимая его, рассказывала она еще тогда, двадцать пять лет назад, – а на втором курсе меня соблазняла одна наша профессорша. Зазвала к себе, уговаривала, чтоб я ночевать осталась, стала слегка приставать, я и подумала – а что? Ночевать, конечно, ни-ни, у меня же папа с мамой дома волнуются. А так, если без ночевки – отчего бы не попробовать? Разочек, а? Ведь что-то в этом некоторые женщины, не глупее меня, что-то же находят? Надо же понять, что именно! Пришла домой часа в два ночи, все спят. Наутро все рассказала родителям. Прямо за завтраком. Воскресенье было. Мама была просто в истерике. “Я эту тварь своими руками придушу! Я ее засужу! Посажу! С работы выгоню!” А отчим сказал маме: “Зина, успокойся. Если нашему ребенку было приятно, то почему бы и не развлечься чуточку?” А ведь и в самом деле, почему нет? Experience! А?»

А? Бэ! Гадость.

Но от этого она становилась еще желаннее, еще любимее.

Или вот. Он заболел. Горло, температура под сорок. Никого дома нет. Отец уже умер полтора года как, а мать на даче – «надо кое с кем повидаться, это очень важно…» – о, да, он знал, с кем! – от этого еще больнее, да, натурально больнее в голове и в сердце, вот здесь, над желудком, где ребра начинаются, три пальца вверх…

Позвонил Але.

Примчалась тут же. Полоскание, антибиотик, лимон, анальгин от температуры, шарф на шею. Все очень ласково, ловко и быстро – но при этом как будто вымеряя время. Как будто внутренне посматривая на часы. Это сразу замечаешь. Это когда человек нарочно ни разу не взглянет на реальные часы, которые вот здесь, на тумбочке или на собственном запястье. Значит, точно торопится.

– Останешься ночевать? – тоже нарочно спросил. Он с такой температурой не то что всякие дела, он руку поднять не мог. Но – не о нем же речь, а о ней. У них ведь уже все было!

– Нет, – ответила очень легко, размешивая сахар в чашке чая, раздавливая ложкой целых три ломтика лимона.

– Боишься заразиться? А ложись в кабинете, или вообще где хочешь…

– Нет, не боюсь ни капельки! – и поцеловала его в губы. – Но меня ждут.

– Кто? Где?

– Внизу, – сказала она. – В машине.

– Ты что, на такси? Оставила такси тебя ждать? С ума сошла?

– Да нет. Просто меня подвез один человек.

– Какой человек?

– Сама не знаю. Голоснула, он остановился, подвез. Представляешь себе, здоровенный «мерседес». Занятный человек. Я хочу с ним поговорить, мне стало интересно с ним поговорить, ты понимаешь, ин-те-рес-но по-го-во-рить… Лежи, отдыхай, выздоравливай. Не бесись. И не ревнуй… Ну, или ревнуй, если тебе так приятно.

Еще раз бесстрашно поцеловала его в губы и убежала.

Захлопнула за собой входную дверь.

Да, подумал Виктор Петрович, вставая с дивана. Если в книжке напишешь, что вот именно он, именно этот человек вдруг-внезапно и совершенно случайно подвез Алю на машине и она в него по своему обыкновению тут же втрескалась… да, если такое напишешь в книжке, то все закричат: «Ах, как это надуманно! как притянуто! как искусственно! какой старомодный роман!» Но то-то и оно, что в жизни всё гораздо смешнее, чем в старомодных романах.

«В конце концов, – думал Виктор Петрович, – это я сам виноват. Ну, горло болит, ну, температура сорок. Сдох бы, что ли? Нет, конечно бы не сдох. Не позвонил бы Але, сидела бы она дома, и ничего бы не случилось. Но вот захотелось поиграть в верную заботливую женщину… Ах, да, – засмеялся Виктор Петрович. – Самая верная и заботливая женщина – это мама. А мама на даче. С каким-то другим дядей, хотя папа умер совсем недавно. То есть во всем виновата мама! Ах, мама всегда во всем виновата, боже, как это старо…»

Надо было залезть в семейный альбом. Найти для Лены фотографии ее молодого и прекрасного папаши.