Дочь мадам Бовари

Берта вошла в вагон и помахала Дэннису рукой. Поезд ехал плавно, помогая Берте вспоминать минувший день. «Одно дело понравилась, другое дело дать согласие на брак с неизвестной русской! Дэннис, словно большой ребенок, ей-богу!» Еще она думала о том, что эти два дня ее окружали милые, гостеприимные люди, о которых она, по сути, мало что узнала. Нет, она – наблюдательна, а потому выводы кое-какие сделала, но вот Дэннис… Он никак себя не проявлял. Он словно слился с пейзажем – старинным парком и домом. Берта попыталась определить его характер и не смогла – казалось, все погребено под толстым слоем воспитания, выдержки и… боязни себя обнаружить. Какой он? Веселый? Может быть. Замкнутый? Вероятно. Злой? Это вряд ли. Ничего не разберешь! Одним словом – джентльмен. Берта вздохнула и закрыла глаза. До Бата еще было полтора часа.

Следующие две недели были заполнены учебой – близились зачеты, и к тому же Берта, выбрав сложную тему по политологии, просиживала целыми днями в городской библиотеке. И хотя все ее мысли сейчас были заняты учебой, время от времени она вспоминала свой визит в дом Кэмбвеллов. «Пусть он сначала заручится согласием родителей! А потом уже я буду решать, как поступить!» – думала она и отклоняла раз за разом его приглашения сходить в ресторан или на концерт.

Двухдневное отсутствие Берты и Дэнниса Егор почти не заметил – он был занят подготовкой к своей первой большой выставке. Она должна была пройти в рамках какого-то молодежного форума в Страсбурге. Пока он подбирал картины для экспозиции, пока оформлял свое участие, пока бегал в поисках подходящей транспортной конторы, о друзьях он даже не вспоминал. Потом последовала отправка картин, ругань с устроителями – вместо обещанного центрального стенда картины Егора намеревались развесить во втором зале, куда, как правило, на таких мероприятиях никто не заходит, – ему пришлось встречаться с людьми в оргкомитете. Возвращался домой он поздно, совершенно вымотанный, засыпал, едва голова касалась подушки, а утром опять решал организационные вопросы. Но вот, наконец, все было позади, и, когда Егору осталось только собрать сумку и сесть в самолет, он позвонил Берте:

– Как у тебя со временем?

– Нормально…

– Тогда собирай юбочки и книжечки, мы летим с тобой в Страсбург!

– Ты с ума сошел?! У меня сплошные защиты и зачеты! И вообще, как ты представляешь эту поездку?

– Как исключительно дружескую – мне нужен помощник, во-первых, могут что-то купить, но, сама понимаешь, меня это не очень волнует, а вот связи полезные завести – это да! Без помощника я пропаду там. Соглашайся!

Берта уже приняла решение, но и как в случае с Дэннисом, потребовала у Егора определенных гарантий.

– О чем разговор?! Я с тобой совершенно согласен, никому мы ничего говорить не будем, – голос Егора выдавал радость.

Суматоху дороги Берта перенесла легко, поскольку все ее внимание было занято Егором. Сравнивать двух молодых людей оказалось делом непростым. Это как сравнивать две совершенно одинаковые вазы, только одну из черного дерева, другую из малахита. Вроде бы один и тот же предмет, а сравнить невозможно – характеристики разные. В отличие от Дэнниса, спокойного и уравновешенного, Егор был говорлив, смешлив и чрезвычайно активен. В сферу своей кипучей деятельности – неважно, получал ли он багаж или выбирал место в самолете – он непременно втягивал максимальное количество людей. Он заигрывал с женщинами и обстоятельно беседовал с попутчиками мужского пола, он успевал пошутить с ребенком и сочувственно поддакнуть пожилому – это был человек-оркестр, от которого Берта к моменту их заселения в гостиницу ужасно устала. Верная себе, принимая таблетку анальгина от головной боли, она думала: «Зато у него дом в центре Лондона. А гиперактивность… Ну что ж, ее надо направить в нужное русло. И цены этому молодому человеку не будет», – добавила она про себя, прикладывая к вискам влажное полотенце.

Осень, которая так радовала ее глаз в поместье Дэнниса, перешла в зиму, но на улицах Страсбурга по-прежнему стояли зеленые деревья, кустарники слегка покраснели, растопырив коротко остриженные веточки, да появились ряды предрождественских базаров. Раннее утро в Страсбурге – это запах круассанов. И хотя земля, в которой находился сей славный город, переходила то к французам, то к немцам, верх взяли привычки французские – круассаны, горячий шоколад, луковый суп, фуа-гра и прочие гастрономические прелести, не имеющие к Германии никакого отношения.