Дочь моего друга (СИ)

Он что-то говорит, я не разбираю, но его голос звучит успокаивающе. Глаза увлажняются, их больше не жжет и не иссушает адское пламя, которое все это время горело в душе. И я не имею понятия как это сочеталось с могильным холодом, который сковывал по рукам и ногам.

Шокировано осознаю, что плачу, изо всех сил цепляясь за пиджак Демида. Демид аккуратно отрывает мои руки, чтобы снять пиджак, и я вцепляюсь в рубашку. Меня укутывает его запахом, таким знакомым и мучительно близким, что сразу становится тепло. Я только потом понимаю, что он завернул меня в свой пиджак.

Даже когда ноги отрываются от земли, продолжаю цепляться за рубашку. Вдруг становится невыносимо страшно, что он сейчас снова исчезнет, и я останусь одна в холодном пустом доме.

— Не уезжай, Демид, — шепчу, продолжая тянуть его за рубашку.

— Не уеду, — чувствую прикосновение губ у виска, — не бойся…

Вокруг помимо парфюма Демида пахнет дорогой кожей. Так обычно пахнут салоны автомобилей, у Демида в машине пахло так же.

— Я хочу домой, — говорю, утыкаясь в теплую, пряно пахнущую шею.

Понемногу отогреваюсь, прихожу в себя. Мы действительно в салоне автомобиля Демида, только он не за рулем, он сидит со мной на заднем сиденье. Я держусь за его рубашку, он обвивает меня обеими руками, подбородок лежит на моей макушке.

Машина тормозит в нашем дворе. Демид открывает дверцу, выбирается сам и протягивает руки.

— Не надо, я сама, — качаю головой и выхожу из салона, держась за Демида. Поднимаю голову и смотрю на него снизу вверх. — Он же там, да? Скажи. Он нас ждет, да? Это все было не по-настоящему? Ну скажи, Демид, чего ты молчишь?

Демид качает головой, хочет меня обнять, но я уворачиваюсь.

— Это ты виноват, — говорю сипло, упираясь руками в твердую грудь. — Ты во всем виноват. Ты не должен был уезжать, должен был остаться. Уговорить его. Но ты нас бросил, ты уехал и нас бросил!

Демид смотрит взглядом, полным такой боли, что хочется сложиться пополам. Потому что я ее чувствую. Мне тоже так больно, словно каждое мое слово вонзается в живую плоть остро отточенным ножом.

— Прости меня, Арина, прости, — хрипло шепчет он, пытаясь меня привлечь к себе. А я не даюсь. — Да, я виноват. Это я во всем виноват.

— Предатель! — бью наотмашь ладонями по плечам, сжимаю кулаки и толкаю в грудь. — Все из-за тебя!

Меня ослепляет ярость, бью вслепую, но повсюду натыкаюсь на напряженные каменные мышцы, и только зря сбиваю косточки.

Силы покидают внезапно, руки бессильно повисают вдоль туловища. И тогда он снова меня обнимает, обвивает, укутывает собой.

Задираю голову, вижу на заросших колючей щетиной щеках мокрые дорожки. Вытираю ладонями, он ловит их и прижимается губами, которые шепчут сипло:

— Я теперь никуда от тебя не уеду. И никуда тебя не отпущу.

* * *

Я отказываюсь ехать в дом Демида. Не могу объяснить, но пока я дома, мне легче, несмотря на то, что отцовский кабинет опечатан.

Демид не уговаривает, молча идет со мной в дом. Я прохожу в гостиную, опускаюсь в кресло и подбираю колени. У него звонит телефон, он задерживается на пороге.

— Вы видели, в каком она состоянии? Какие, блядь, поминки? — глухо ругается в трубку. — Что ей кололи, кто знает?

— Вот это, Демид, — зову как будто громко, но в реальности получается невыразительное сипение. Хорошо, Демид меня слышит.

Подходит к столику, на котором лежит упаковка ампул, шприцы и спиртовые салфетки для инъекций. Берет упаковку в руки, вчитывается в название, швыряет упаковку на стол.

— Пиздец, — говорит в потолок, потом смотрит на меня. — Тебе этой дряни сколько раз успели уколоть, Арина?

Пожимаю плечами. Я и правда не знаю.

— Это мне после больницы прописали, — шепчу, собрав все силы.

Он снимает упаковку на камеру, кому-то отправляет и сразу перезванивает.

— Серега, посмотри, это не тот дерьмовый препарат, от которого дикая побочка? Или я путаю?

Невидимый Сергей отвечает, Демид тихо ругается. Закрываю глаза, и меня качает на небольших волнах. Слепит яркий свет, от него хочется зажмуриться еще сильнее.

Зажмуриваюсь и проваливаюсь назад, спиной падаю в колодец, лечу по спирали, цепляясь за стенки. В плечо впиваются клещи и тянут обратно. Не хочу обратно, хочу долететь до дна, вдруг там Белый кролик и Шляпник.

В глаза бьет яркий слепящий свет, меня трясут за плечо и я слышу как сквозь вату:

— Арина! Арина, посмотри на меня. Открой глаза, открывай глаза, девочка!

— Не надо, я хочу долететь… — шелестит совсем рядом, пока я не понимаю, что это мой собственный голос.

— Открывай глаза, малыш, — надо мной нависает напряженное лицо Демида. Он вглядывается в мои глаза, оттягивает веко и снова ругается. — Ну пиздец. Все, Арина, сейчас мы всю эту дрянь из тебя вымоем.

— Ты… ты меня повезешь в больницу? Не надо, Демид… — слабо взмахиваю руками, но он ловит их и прячет в широких ладонях.

— Нет, обойдемся без больницы. Сейчас приедет мой знакомый, он доктор. Тебя прокапают и подберут другой препарат. Тот, что тебе вводили, не подходит, еще и в такой дозировке. Ты должна спать, а не летать.