Дочь полковника

Они много катались на автомобиле. За рулем Джоффри щеголял клетчатой слегка сдвинутой на ухо кепкой с очень большим козырьком и впадал в уныние всякий раз когда их обгонял владелец более мощного мотора. Он не забыл своего обещания научить ее управлять автомобилем Но Джорджи, как ни старалась, плохо справлялась с этой премудростью. Джоффри часто должен был накрывать ее руки на руле своими, чтобы избежать столкновения, и это переполняло ее восторгом, но почему-то парализовало. Ощущая крепкое равнодушное нажатие его ладоней – его мысли были сосредоточены только на дороге, – она забывала обо всем и хотела только одного: пусть он подольше. держит ее руки и не отпускает. Кроме того, она путалась в педалях: нажимала на акселератор, когда хотела сменить передачу, и на тормоза, когда хотела прибавить скорость. В результате Джоффри не раз приходилось хватать ее за щиколотку. Джорджи жалела только о том, что ее лицо тотчас вспыхивало. Но несмотря на все это, Джоффри непонятливо оставался настоящим другом и ни словом, ни намеком не выражал желания стать старым другом, понимающим все без слов. Жизнь бывает для девушки очень трудной.

Джоффри заявил, что лужайка слишком тесна для тенниса, и им следует перейти на часовой гольф. И вот они с Джорджи отправились на «бентли» в Лондон и перекусили в «Трокадеро», куда Джоффри захаживал во время войны, когда приезжал в отпуск. И Джорджи спросила, очень робко, очень смущенно:

– И вы… вы всегда бьвали тут один?

– Нет, – ответил Джоффри, слегка нахмурившись. – Обычно я бывал тут с другими отпускниками.

– Но разве вы… вы ни к кому не были привязаны?

– Ну-у, – признал Джоффри, – собственно говоря, была одна девушка…

Джорджи даже вздрогнула от внезапной спазмы ревности.

– …мне казалось, что я немножко влюбился. Вы ведь знаете, как это случалось в дни войны.

– Она была очень красивая?

Так себе, – ответил Джоффри с мужским вероломством. – Вообще-то миленькая, но я, право, забыл, как она выглядела. Ха-ха-ха!

– Но разве она не была вам очень дорога?

Джоффри поколебался, а затем решил последовать примеру Джорджа Вашингтона[111] – в определенной степени.

– Собственно говоря… – Он поколебался. – Ну-у – одно время мы были помолвлены.

Еще один спазм.

– …но все кончилось само собой. Помните, как это бывало в дни войны.

– Я была с мамой, – просто сказала Джорджи.

И тут Джоффри стал очень милым и объяснил, что это все ничего не значило, и он даже забыл, как ее звали. Очень жалко, что он тогда еще не был знаком с Джорджи. Странно, как иногда не встречаешь именно тех, с кем хотелось бы познакомиться. И Джорджи согласилась и пожалела, что войны почти не видела, но мамин госпиталь находился бог знает в какой глуши, а работы было столько, что знакомиться не хватало времени. А Джоффри сказал, что это чертовски обидно и что ему ужасно не хватало настоящей девушки-друга, чтобы думать о ней в окопах, и, честное слово, он в жизни еще не встречал такой милой и свойской девушки, как она. Джорджи была ужасно рада и счастлива и почему-то почувствовала себя «ближе» ему, но все-таки малюсенький неприятный осадок остался: он ни слова не сказал о помолвке и даже не намекнул, что они понимают друг друга без слов.

Из «Трокадеро» они отправились в магазин, и Джоффри купил самый дорогой набор принадлежностей для часового гольфа, какой только там нашелся, хотя Джорджи и уговаривала его, что нехорошо тратить столько денег. Но Джоффри объяснил, что получает в год восемьсот фунтов, а «там» и половины не расходует, а к тому же, когда вернется, вскоре начнет получать тысячу. И Джорджи стало холодно и грустно при мысли, что он «вернется туда», хотя тысяча в год ее немножко ободрила: ведь сейчас, подумала она, многие женятся, имея куда меньше. Она подробно расспросила Джоффри о расходах, об условиях жизни «там» и пришла к выводу, что такой суммы на двоих более чем достаточно. Хотя взаимного понимания между ними еще не было, она не сомневалась, что Джоффри должен знать о ее чувствах к нему: сказал же он, что в жизни не встречал такой милой и свойской девушки, как она. И он совершенно прав, что не торопится. Ведь если они объявят о своей помолвке, ему уже нельзя будет оставаться у них – спать в одном доме со своим fiancé[112] не полагается, даже под охраной собственной матери. Конечно, это вздор и чепуха, люди теперь смотрят на вещи гораздо шире, но мама и папа сочтут, что Джоффри следует уехать, а не то миссис Исткорт примется говорить всякие гадости.