Дочь понтифика

– Признаюсь, padre meo, что завоевание Милана было для меня только пробным камнем. Город, сам понимаешь, неплохо мне знаком еще с тех пор, когда я по твоему приказу оказался там, подготавливая свадьбу нашей Лукреции с Джованни Сфорца, этим трусом и импотентом. Хорошо, что вовремя от него избавились. Но ближе к делу. Готовясь к кампании, Людовик спросил, как, по моему мнению, следует действовать против Лодовико Моро и его войск. Я ответил: «На мой взгляд, ваше величество, Милан мы возьмем одной левой». – «Почему же, моя правая рука, вы так считаете? В чем заключается основное наше преимущество?» – «В том, что герцог Миланский – никудышный правитель. За время своего герцогства он умудрился до такой степени замарать репутацию, что среди миланцев нет ни единого, готового его поддержать. А уж окружение Моро все просто терпеть не могут». – «Что ж такого сделал названый недотепа совместно со своими присными?» – «В том-то и дело, что ничего. Он вполне демонстративно преследует свои личные интересы, не утруждаясь даже делать вид, что печется о подданных», – Чезаре улыбнулся отцу: – Ты, папа, столько раз советовал мне действовать иначе, что я наизусть затвердил, meo padre: «Думай о себе, но не забывай и о других; тогда всегда будешь на коне, и все до последнего нищего будут тебя любить, не говоря уж о людях побогаче».

– Но не забудь продолжение этого совета, – вклинивается папа. – Тут опасно переусердствовать, особенно с богачами: не то, почувствовав хорошее отношение, тебя разденут до нижнего белья, а правителю не пристало ходить в исподнем!

– Я помню. Но вернемся к моему разговору с королем Франции. Я сказал монарху, что Лодовико сильно навредил себе, переборщив в свое время с обещаниями. «Миланцы! – широковещательно заявлял Моро, когда его избирали герцогом, – я клянусь вам, что благоустрою город, освобожу его от лавочников и спекулянтов, от банков, которые должно называть не кредитными, а ростовщическими, расчищу каналы и реки, приведу в порядок подвалы, в которых, как меня прилюдно осведомил сам Леонардо да Винчи, полно мышей и откуда они распространяются повсюду – их можно увидеть даже в церквах во время службы…» И сколько же из этих обещаний выполнено? Да ни одного! «Стоит вам, ваше величество, только появиться у стен Милана, – подытожил я, – как въездные ворота распахнутся сами собой, и из них выйдет толпа, рукоплещущая освободителю».

– И что король?

– По первости, как мне показалось, он слегка сомневался, но ход событий убедил его в моей правоте, и он пожелал, чтобы в открывшиеся ворота мы вошли рука об руку, поровну деля плоды победы. Как мы с тобой сегодня – отец и сын.

Понтифик хмыкает и говорит:

– Не отвлекайся. Итак, Милан пал. Пора вести армию в Романью. Продолжай!

– Для начала мы направились к городам Имола и Форли. Там нашим войскам неожиданно оказали сопротивление и пришлось отбить контратаку местных отрядов под предводительством Катерины Сфорца, женщины, наделенной необычайной храбростью и способностью воодушевлять. Представь: ей удалось разбудить в подданных отвагу, достойную истинных воинов. Нелегко было заставить их сдаться, а ее взять в плен…

Знаки свыше

26 июня, в самом разгаре лета, Александр VI получил некий неблагоприятный знак свыше. Свыше – в самом прямом смысле этого слова: огромная люстра, освещавшая гостиную, сорвалась с потолка и рухнула вниз, прямо на стул понтифика[24], с которого тот только что встал, чтобы поднять с пола золотую монетку, выпавшую из руки. Святой отец был встревожен: как-никак он находился всего в нескольких сантиметрах от смерти. Остался жив благодаря монетке.

Это было только первое предупреждение. На следующий день (Чезаре был в отъезде), едва Александр VI начал в зале понтификов аудиенцию с кардиналами, небо озарилось молниями, загрохотал гром; потом – минутное затишье, сменившееся страшной бурей: судный день, да и только. С треском стали ломаться балки, поддерживающие кровлю, и она обрушилась. Понтифик в это время сидел в своем кресле. Нависавший над ним балдахин упал, погребая под собой святого отца. Два кардинала в поисках спасения выпрыгнули в окно[25].

От них весть о беде распространилась по городу. Там и тут слышится: «Погиб! Раздавлен обвалившейся крышей!» Бросились разбирать завалы, чтобы извлечь драгоценные останки, и обнаружили папу под сломанными дугами свалившегося балдахина. И горе и радость: без сознания, но живой.

Александр VI в постели, с ним – только дочь. Придя в чувство, он попросил, чтобы она переехала к нему, больше никого не пожелал видеть.