Дочь понтифика

– Не перебивай. Дальше она сказала: «Обо мне говорят разное, чаще всего дурное, но поверьте, многие обстоятельства моей жизни, представленные молвой как сомнительные и легкомысленные, были результатом вынужденных решений и отзывались в сердце невыразимой болью. Я яростно возненавидела свою родню. Несколько раз хотела лишить себя жизни. Потом ушла в монастырь, намереваясь остаться там навсегда. Но поняла: чтобы обрести внутренний покой, недостаточно молитв и покаяния. Чуть позже насмешница-судьба свела меня с семнадцатилетним юношей. Мне было на год больше. Между нами вспыхнула любовь – та, что бывает раз в жизни, но которой хватает на всю жизнь…» Тут она умолкла – задумавшись, видимо, о прошлом, и я смог вставить слово: «Синьора, направляясь сюда, я и представить себе не мог, что встречусь с такой искренностью и открытостью. Откровенность за откровенность: и мне, в свою очередь, нередко приходится быть зависимым от ближайшего окружения, живо обсуждающего самые мерзкие сплетни и толки, непрестанно ищущего собственной выгоды, видящего в каждом встречном обманщика и плута. Боюсь, что всё это становится в наших краях обычаем и традицией. Трудно, почти невозможно идти в таком лабиринте по прямой». «Увы, спорить не приходится. У каждого из нас за спиной котомка, битком набитая хитростями и компромиссами. Но вы, ваша светлость, – человек поистине благородной души, говорю без всякой лести, – и с моей стороны было бы в высшей степени неделикатно утаить некоторые подспудные детали комбинации, задуманной святым отцом, который в то же время и мой собственный. Так вот, он уверен, что, если герцог, сделавший свой город образцовым, правитель со столь безупречной репутацией, как ваша, примет оболганную женщину в свой дом, это будет означать: отныне она выше любых подозрений и досужих наветов». «И все-таки вы мне льстите, дорогая Лукреция», – ответил я.

– Еще немного, я расплачусь и паду коленопреклоненный! – фыркает Альфонсо, делая вид, что вытирает рукавом слезы.

– Альфонсо, не строй из себя паяца! Дослушай до конца и тогда уж рыдай себе на здоровье. Повод найдется, можешь быть уверен.

Молодой д’Эсте послушно умолкает. Д’Эсте старый продолжает излагать слова Лукреции.

– «И, наконец, есть еще кое-что, о чем я обязательно должна сказать. Вы знаете, что такое шантаж?» – «Так политики и мошенники именуют принуждение к чему-либо, насколько мне известно. Но в данном случае, милая Лукреция, в чем смысл шантажа?» – «Побудить вас, дорогой герцог, всячески содействовать предполагаемому браку. Иначе вам будут грозить серьезные неприятности». – «Мне? Грозить? А что конкретно имеется в виду?» – «Ну, например, не секрет, что вы правите Феррарой по милости понтифика. Как говорится, Бог дал – Бог взял; в делах же светских это прерогатива Его земного наместника». – «Трудно спорить: дамоклов меч всегда висит над моей головой». – «Вы, вероятно, полагаете, что подстраховались от его падения, договорившись с королем Франции о женитьбе вашего сына Альфонсо на герцогине Ангулемской, верно?» – «Можно сказать и так. Подобный план существует, и переговоры идут полным ходом». – «Увы, мой дорогой герцог, тут следует употреблять глаголы в прошедшем времени: существовал и шли». – «Неужели? Что же случилось?» – «Несколько дней назад произошел неожиданный поворот – один из тех, что постоянно подстерегают меня и всех нас на жизненном пути: Людовик XVI заключил с Испанией соглашение о разделе Неаполитанского королевства и готов отправиться со своей армией на его завоевание. Вам, без сомнения, известно, что дорога из Парижа на Неаполь проходит через Рим. Следовательно, королю необходимо получить разрешение моего, как уже было сказано, папы на продвижение французских войск через Папскую область. Это возможно, но только в том случае, если ваш сын возьмет в супруги не герцогиню Ангулемскую, а меня. Итак, король, не желая огорчать понтифика, попросит вас забыть о всех прошлых обязательствах». Теперь можешь рыдать сколько влезет, – и Эрколе с грустной иронией смотрит на Альфонсо, застывшего разинув рот.

Придя в себя, молодой д’Эсте кричит:

– И ты, отец, кажется, готов подчиниться! Тебя обложили со всех сторон и прижали к стенке. Гнусная интрига и гнусная интриганка!

– Ты ничего не понял! «Имеющий уши, да услышит» – это не о тебе сказано, сынок. Лукреция, умница, открыла нам планы, которые должны были оставаться тайными. Теперь мы знаем, чего ожидать, а кто предупрежден, тот вооружен. Есть время, чтобы подумать, как, сохранив лицо, не потерять Феррару и добрых отношений ни с Людовиком XVI, ни с Александром VI. Уж этот-то, если ему так хочется свадьбы, заплатит нам за нее чистоганом, будь уверен!

Дебют папессы