Дочь понтифика

– Вечная история. Про это еще Еврипид писал в одной своей трагедии, помнишь? Ипполит думает лишь об охоте, а Федра все равно в него влюбляется.

– Ты думаешь, Еврипид писал именно про это? – удивленно спрашивает Лукреция.

– Во всяком случае, и про это тоже. И чем все кончается?

– Чем же, по-твоему?

– Поняв, что ее чувство безответно, Федра кончает собой.

– Неужели и к тебе, – немного помолчав, спрашивает Лукреция, – являются порой мысли о самоубийстве?

– Ну что ты, – улыбается Изабелла, – живопись – это живопись, охота – это охота, а муж – это муж.

Правозащитники

Несмотря на шаткое положение, Лукреция сумела вновь завоевать симпатии и при дворе, и за его пределами. Особенно привлекало к ней то, что по первой же просьбе она готова была прийти на помощь; более очевидным это свойство стало после решения герцога д’Эсте, не до конца оправившегося от болезни и не ощущавшего в себе сил заниматься всей массой государственных дел, доверить невестке разбор прошений о помиловании.

Дело тонкое и деликатное. Обычно если светской даме такого ранга что и поручают, то присмотр за садом, пошивом штор для бального зала или – это уж в самом крайнем случае – составление обеденного меню. А тут – неоднозначные судебные казусы. Чем это объяснить?

Надо думать, старый герцог Эрколе был впечатлен решительностью и энергией, с которыми Лукреция сумела практически в одиночку собрать целое воинское формирование. А может быть, существовал и иной резон. Как бы то ни было, она горячо взялась за поручение.

Так как юридические системы Феррары и расположенной в пятидесяти милях от нее Мантуи тесно переплетались, Лукреции время от времени приходилось по необходимости переписываться с маркизом Мантуанским, мужем Изабеллы. Шапочно они были знакомы еще с 1496 года, с тех пор, как Франческо Гонзага чествовали в Риме после его победы в битве при Форново[36].

В первом из писем Лукреция просила освободить из-под стражи некоего сапожника, осужденного за кражу хлеба у священника. Франческо охотно согласился выполнить пустяковое ходатайство: «Вчера заключенный, о котором ваша светлость изволили беспокоиться, вышел на волю».

Другое дело оказалось более серьезным. В надежде добиться справедливости к Лукреции обратились живущие в Ферраре родственники мастерового, работавшего на шлюзах реки Минчо и осужденного за убийство товарища. Суд счел, что причиной преступления послужила пьяная ссора.

Лукреция изучила документы, относящиеся к расследованию и вынесению приговора, и была чрезвычайно смущена путаницей в показаниях свидетелей и явным недостатком прямых улик. Она решила провести собственное дознание, назначила новых следователей и отправила их в Мантую. Через несколько дней выяснилось, что нити злодеяния тянутся, вероятно, гораздо дальше, чем определил суд.

Лукреция вновь пишет Франческо – ведь преступление произошло в его владениях. Увы, проходят дни и недели, а ответа все нет и нет. Она отсылает новое послание, настойчивое и резкое, настоятельно напоминая о том, что речь идет не о каких-то мелочах, а о жизни и смерти человека – возможно, невинного. Дальше отмалчиваться и бездействовать маркиз не мог, и вскоре правда открылась.

Убийцей был Альберто да Кастеллуккьо, мантуанский аристократ, соблазнивший невинную девушку. Дело житейское, но ее отец принялся подступать к синьору с требованиями и угрозами. Слово за слово… Одним словом, Кастеллуккьо пришлось подкупить следователей и свидетелей, а потом и суд; в результате козлом отпущения стал тот самый мастеровой, существо неимущее и беззащитное, до которого, казалось бы, никому и дела нет. Оказалось – не так.

Франческо ничего не остается, как отпустить невинно осужденного. Он пишет об этом Лукреции. Та счастлива и немедленно отправляется в Мантую, намереваясь провести ночь во дворце Гонзага, а наутро лично отвезти спасенного от эшафота к его семье в Феррару. Маркиз вызывается составить компанию.

Город встречает их ликованием и изъявлениями восторга. Франческо весьма впечатлен. Уезжая обратно, он предлагает Лукреции навестить его в замке Поджо-Руско. Она дает согласие.

Франческо Гонзага

Солнечное утро. Маркиз смотрит в окно, издалека видит всадницу, скачет ей навстречу, и вот уже они неспешно едут бок о бок по подъездной аллее.

– Приехала все-таки, – говорит Франческо. – А я уж думал, не приедете из-за свойственного вам упрямства.

– Я упряма, да, – соглашается Лукреция. – Но признайте: это приносит иногда весомые плоды.

– Да уж. Заставили меня потеть как мышь над всякими бумажками, уликами и вещественными доказательствами, да еще якшаться с судейскими!

– Разве вы не рады тому, что избавили невинного от петли?

– Всё-то вы печетесь о разных бедолагах. А для себя самой хоть что-то делаете?

– Я делаю то, что делаю, а пустые разговоры оставляю другим.