Дочь Рейха

Нет, любимый, легче мне не становится и, наверное, никогда уже не станет – без тебя. Тот день – 15 марта, когда ты станешь женатым человеком, – все ближе. Лучше бы ты не говорил мне, когда это будет. Я так часто перечитываю твое письмо, что выучила его наизусть! Иногда моя решимость слабеет, и я беру ручку, бумагу – хочу писать тебе. Но вовремя останавливаюсь. Потому что знаю: если я начну, то никогда уже не перестану. А я должна быть сильной, вот почему дневник – моя единственная отдушина. Я знаю, что ты писал Эрне. Она рассказала мне, что ты волнуешься за меня и думаешь обо мне все время. А еще – что ты просто хочешь знать, как у меня дела. Я просила ее написать тебе, что у меня все хорошо, я продолжаю жить так, словно ничего не случилось. Но почему-то мне кажется, что ты не очень-то ей поверил. Отец Эрны встречался с английскими волонтерами Киндертранспорта, но их буквально завалили просьбами отчаявшиеся родители, и он не успел записать твоих кузенов на ближайший поезд. Ох, как же я устала и какой бесполезной я себя чувствую! Если бы можно было повернуть время вспять и снова оказаться в твоих объятиях. В моих мечтах мы идем с тобой по берегу реки, а рядом бежит вприпрыжку счастливый Куши. Слышу твои слова, обращенные ко мне. Ты бы сказал вот что: Хетти, вместе мы сможем все. Но мы ведь уже не вместе, верно? Тебя больше нет рядом со мной, есть только тень, смутное воспоминание.

4 февраля 1939 года

Вечеринка в разгаре, когда появляемся мы с Томасом. Двое взрослых парней в форме гитлерюгенда встречают нас у двери, вычеркивают наши имена из списка, и мы входим в бар.

Проталкиваемся к стойке бара через прокуренное помещение. Вонь невозможная, меня сразу начинает тошнить. Я замечаю Эрну. Она стоит, окруженная стайкой девочек в форме БДМ. Машет мне и Томасу, а мы ей. Томас покупает нам шерри. Я делаю большой глоток, надеясь, что этот сладкий, целебный вкус поможет преодолеть тошноту. На нас обращают внимание, все хотят посмотреть на меня. Я чувствую чужие взгляды, но они лишь скользят по мне, а останавливаются, как всегда, на Эрне – прелестной, как статуэтка.

Ничего удивительного, что Карл так на нее запал. Бедный милый Карл.

А Эрна как будто не замечает, как на нее все смотрят. Мы стоим, наблюдая за скованными движениями танцующих. Еще бы, под надзором кружащих по бару офицеров гестапо не повыкрутасничаешь, это тебе не Америка. Я быстро проглатываю шерри, и в груди разливается приятное тепло, голова немного кружится. Тошнота отступает. Томас улыбается мне со своего места: он отошел поговорить с парнем в военной форме и ухарски заломленной набок армейской фуражке.

– Еще хочешь? – одними губами спрашивает он у меня.

– Да, пожалуйста, – так же отвечаю ему я.

Томас и тот парень подходят к нам с напитками, и мы начинаем болтать, все четверо. Оркестр играет новую мелодию. Танцевальная площадка снова заполняется.

– Потанцуй со мной, – просит Томас, протягивая мне руку.

Обняв за талию одной рукой, он ведет меня на танцпол, где мы то и дело сталкиваемся с другими парами. Наши шаги не совпадают по длине, и я все время натыкаюсь на него. А вот тело Вальтера словно скроено по моей мерке, так что наши шаги совпадали идеально. Через плечо Томаса я смотрю на Эрну, которая что-то шепчет парню в форме. Фуражку тот уже снял, белокурые волосы растрепаны. Я чувствую на себе взгляд Томаса, знаю, что он хочет, чтобы я смотрела ему в лицо, но не могу. Не хочу.

Снова кружится голова. Зря я, наверное, пила, а тут еще дым, все вокруг разгоряченные, потные. Оркестр грохочет, слышны взрывы смеха. Слишком громко.