Дочь Рейха

Куши вприпрыжку бежит к нам через поле и с отчаянным лаем бросается наверх.

Испуганные глаза Вальтера широко открыты.

– Кто там? – кричит он.

Тишина. Не слышно даже лая. Только кое-где шуршит на ветру не опавшая мертвая листва, да течет река.

– Стой здесь, – шепчу я и, едва дыша от страха, лезу по холму вверх. Там тропинка. По ней торопливо уходит прочь человек – долговязый, тощий, с узловатыми коленками, в черной куртке с воротником, поднятым от мороза. От страха у меня подгибаются ноги. Я замечаю, что Куши вьется вокруг него, приглашая поиграть. Значит, это не чужак.

Меня тошнит.

– Пошел прочь, тупая скотина, ублюдок!

Человек наклоняется и грубо отталкивает от себя Куши. Песик отлетает и едва сохраняет равновесие, но тут же возвращается, – наверное, ему кажется, что это такая игра. Парень выпрямляется и оглядывается. Наши взгляды встречаются.

– Томас, – сиплым голосом говорю я, но он не слышит.

Он снова кричит на Куши и даже прицеливается дать ему пинка. Но поворачивается и убегает, хлопая полами расстегнутой куртки.

Спотыкаясь и оскальзываясь, я сползаю по крутому склону вниз, на тропу, где ждет меня Вальтер.

– Это был Томас. Он нас видел!

Лицо Вальтера заострилось и побледнело.

– Нам конец. Нам обоим.

– Нет, все будет в порядке. Томас не станет… – Я убеждаю не только Вальтера, но и себя.

– Не знаю, что будет с тобой, Хетти, но меня точно отправят в лагерь.

– Ты преувеличиваешь. – Я стараюсь говорить уверенно, но горло все равно перехватывает.

– Думаешь? – Желваки ходят у него на скулах. – Вряд ли. – Он поворачивается ко мне спиной и идет назад, к горбатому мостику, сердито бросает мне через плечо: – Уж кто-кто, а ты должна знать, что бывает с евреями, которые соблазняют немок. Не делай вид, будто ты впервые об этом слышишь.

– Подожди! – Я бегу, чтобы не отстать.

У моста он оборачивается, и я вижу его осунувшееся лицо, глаза, полные страха.

– Прости меня, Хетти. Я был так глуп. Нельзя был о забывать об осторожности. А теперь мне надо домой. Подумать.

– Пожалуйста, не волнуйся. Я сделаю так, что все будет в порядке. Томас – друг. Я договорюсь с ним.

Хочу позвать Куши, который так и стоит на высоком берегу, поджав хвост, но мне изменяет голос.

Господи, ну почему из всех людей на свете это должен был оказаться Томас?

Отведя Куши домой, я иду на остановку. Сажусь в желто-красный трамвай, который через центр идет в южные районы. В центре трамвай долго петляет, скрипя тормозами и останавливаясь у величественных правительственных зданий. Возле суда делаю пересадку. Теперь другой трамвай везет меня на восток, в промышленный, черный от фабричной копоти Плагвиц. Ряды угрюмых многоэтажек лишь изредка сменяются здесь чахлыми деревцами да плешивыми газонами.

Выйдя из вагона, я достаю карту – на ней, в верхнем углу, нацарапан адрес Томаса – и еще раз сверяю маршрут. Это совсем не далеко. Многоэтажка, где живет друг моего детства, не отличимая от многих других, стоит чуть в стороне от Карл-Гейне-штрассе, как раз напротив фабрики. Из ее железных ворот, которые охраняют штурмовики, как раз выползает грузовик. Он проезжает, и шлагбаум опускается снова.

Встав к фабрике спиной, я гляжу на дом. Из окна каждой квартиры торчит флажок со свастикой. Впервые в жизни ряд красно-бело-черных квадратиков, трепещущих на ветру, вызывает у меня не чувство гордости, а приступ страха. Справившись с дрожью, я подхожу к подъезду, толкаю дверь и оказываюсь в убогом холле.

Консьерж, морщинистый старикашка с глазами, затуманенными катарактой, отправляет меня на третий этаж, в квартиру номер одиннадцать. Лестница пропахла мочой и сигаретным дымом. Я медленно иду по ней наверх.

У двери с номером одиннадцать я мешкаю. Старая красная краска на ней потрескалась и облупилась. Сжав руку в кулак, я решительно стучу.

Я жду, тишина вокруг становится глубже.

Наконец дверь приотворяется, и в щели показывается мальчишка.

– Томас дома?

Глаз исчезает, дверь распахивается во всю ширь. На фоне полутемной комнаты я вижу силуэт Томаса. Из-за его спины на меня смотрят несколько пар любопытных глаз: это его младшие братья и сестры. Томас выходит в коридор и быстро захлопывает за собой дверь.

Гнев струится от него, как тепло от батареи.

– Томас… я все объясню. Мы можем поговорить?

Он дергает плечами и смотрит на меня воспаленным, больным взглядом.

– Пожалуйста.

– Нечего тут объяснять. Все, что надо, я и так видел. – Он складывает на груди руки. – Я долго за вами наблюдал.

От вони подъезда меня мутит.

– Давай пойдем куда-нибудь, я все тебе расскажу, – прошу я. – Здесь я не могу говорить.

Мне мерещатся уши, прижатые к дверям соседских квартир.