Дочь священника

– Позвольте сделать вам предложение, – сказал он, – в виде сделки. Мне, конечно, не нужно вам говорить, что это нечто много большее. Меня не назовешь семейным человеком, и я не стал бы просить вашей руки, если бы вы для меня не значили чего-то особенного. Но позвольте сперва представить вам деловую сторону. Вам нужен дом и средства к существованию; мне нужна жена, чтобы держать меня в узде. Меня тошнит от этих отвратных женщин, на которых я разменивал жизнь – простите, что упоминаю их, – и очень хочется остепениться. Может, чуть поздновато, но лучше поздно, чем никогда. К тому же мне нужен кто-то, чтобы присматривать за детьми; ну, знаете, БАСТАРДАМИ. Я не думаю, что вы находите меня таким уж привлекательным, – добавил он, проводя рукой по лысине, – зато у меня легкий нрав. Это, кстати, свойственно людям аморальным. Вас, опять же, ожидают явные преимущества. К чему всю жизнь развозить церковные журналы и растирать кремом ноги противным старухам? Замужем вы будете счастливее, пусть даже у вашего мужа лысая голова и туманное прошлое. Ваша жизнь не по годам сурова и скучна, а ваше будущее не кажется таким уж радужным. Вы всерьез задумывались, что вас ждет в будущем без замужества?

– Я не знаю, – сказала она. – Может, и задумывалась.

Попытайся он обнять ее или как-то подластиться, она бы повторила свой отказ, но ничего такого он не сделал. Он посмотрел в окно и заговорил так вдумчиво и тихо, что Дороти с трудом разбирала его слова в шуме поезда; но постепенно голос его набрал силу и сделался небывало серьезным – Дороти даже не думала, что мистер Уорбертон может быть так серьезен.

– Задумайтесь, что вас ждет в будущем, – повторил он. – То же что и всякую женщину вашего класса без мужа и денег. Допустим, ваш отец проживет еще десять лет. К тому времени он успеет промотать все до последнего пенни. Страсть расточительства будет поддерживать в нем жизнь, пока есть деньги – едва ли дольше. Все это время он будет все больше впадать в маразм, делаться все более несносным, жить с ним будет все невозможней; он будет все больше тиранить вас, выделять все меньше денег и создавать вам все больше проблем с соседями и торговцами. А вы будете вести ту же рабскую, полную забот жизнь, что и раньше, с трудом сводя концы с концами, муштровать девочек-скаутов, читать романы в «Союзе матерей», драить подсвечники на алтаре, клянчить деньги на новый орган, вырезать ботфорты из оберточной бумаги для школьного театра и разруливать мелочные склоки и скандалы церковных кумушек. Год за годом, зимой и летом, вы будете катить велосипед от одного занюханного коттеджа к другому, раздавая мелочь из коробки для подаяний и твердя молитвы, в которые больше не верите. Будете просиживать нескончаемые церковные службы, борясь с тошнотой от их монотонности и бессмысленности. С каждым годом ваша жизнь будет все более унылой, а ничтожных забот вам будут подкидывать все больше, как и всякой одинокой женщине. И помните, вам не всегда будет двадцать восемь. Постепенно вы будете чахнуть, увядать, и однажды утром посмотрите в зеркало и увидите, что вы уже не девочка, а высохшая старая дева. Вы, конечно, воспротивитесь. Будете поддерживать себя в форме и цепляться за девичьи манеры, не замечая возраста. Знаете таких бодрых – даже чересчур – бобылок, которые говорят «молодцом», «шик-и-блеск» и «так держать» и гордятся, какие они хорошистки? И они такие хорошистки, что всем за них как-то неловко. Уж так они стараются блеснуть в теннисе и проявить себя в каждой любительской постановке, и с таким пылом муштруют девочек-скаутов и посещают прихожан, и в церковных кружках без них никуда, и они всегда, год за годом, считают себя молодыми и не понимают, что за спиной у них все смеются над ними, бедными, несчастными старыми девами. Вот что вас ждет, другому не бывать, как бы вы ни предвидели этого и ни пытались что-то поделать. Не рассчитывайте на другое будущее, если не выйдете замуж. Незамужние женщины увядают, как фикусы на подоконнике в задней комнате; и самое паршивое, что они этого даже не замечают.

Дороти молча сидела и слушала, завороженно и оторопело. Она даже не замечала, что мистер Уорбертон встал и оперся рукой о дверь для устойчивости. Она была словно загипнотизирована – не столько его голосом, сколько образами, что в ней пробуждали его слова. Он описал ее жизнь, какой она неизбежно станет, с такой кошмарной точностью, словно на самом деле перенес ее на десять лет вперед, в безотрадное будущее, и Дороти вдруг почувствовала себя не девушкой, полной сил и энергии, а безнадежной тридцативосьмилетней холостячкой. Мистер Уорбертон, не прекращая говорить, взял ее за руку, но она едва обратила на это внимание.