Дочь священника

– Конечно же есть. Только эти ужасные верующие, кто считает, что всё предопределено, утверждают, что грешники попадают в ад, и неважно, раскаялись они или нет. Вы же не считаете, что Церковь Англии кальвинистская?[31] Правда?

– Я считаю, что всегда есть шанс избежать наказания под предлогом крайней неосведомленности, – заметил мистер Уорбуртон отвлеченно.[32] Потом добавил более доверительно:

– Знаете, Дороти, у меня такое ощущение, что даже сейчас, два года спустя после нашего знакомства, вы всё ещё наполовину убеждены, что сможете обратить меня в свою веру. Заблудшая овечка, вырвать её из адова огня, ну и всё в таком роде. Я уверен, что вы, несмотря ни на что, надеетесь, что в один прекрасный день я прозрею, и одним чертовски холодным утром, в семь часов, мы с вами встретимся во время Святого причастия. Не правда ли, Дороти?

– Что ж, – проговорила Дороти, вновь почувствовав себя неловко. Она и правда тешила себя такой мыслью о мистере Уорбуртоне, хотя он был далеко не многообещающим примером для обращения в веру. Такова уж была природа Дороти: встретив человека неверующего, она не могла не приложить всех усилий, чтобы его перевоспитать. Сколько часов провела она в своё время в честных дебатах с деревенскими атеистами, которые не могли привести ни единого удобоваримого довода в защиту их неверия.

– Да, – призналась она в конце концов, хотя и без особого желания как признаваться, так и кривить душой.

Мистер Уорбуртон весело рассмеялся.

– Да вы оптимист по природе, – сказал он. – А не боитесь ли вы, случаем, что я обращу вас в свою веру? «Умерла-то собака!», если вы помните.[33]

При этих словах Дороти слегка улыбнулась. «Не давай ему понять, что он приводит тебя в замешательство», – такого принципа она придерживалась при разговорах с мистером Уорбуртоном. Весь последний час они спорили в такой манере, не приходя ни к каким заключениям, и так могло бы продолжаться весь остаток вечера, если бы Дороти захотела остаться дольше, ибо мистеру Уорбуртону нравилось поддразнивать её по поводу её религиозных воззрений. Он обладал таким фатальным складом ума, который часто соседствует с неверием, и в этих спорах, хоть и получалось, что Дороти всегда права, победительницей она оставалась не всегда. Они сидели, или, вернее, сидела Дороти, а мистер Уорбуртон стоял, в большой, приятного вида комнате, выходящей на залитую лунным светом лужайку. Мистер Уорбуртон называл эту комнату «студия», хотя ничто здесь не указывало на тот факт, что в ней когда-то работали. К большому разочарованию Дороти, прославленный мистер Бьюли так и не появился. (На самом деле ни мистер Бьюли, ни его жена, ни роман «Рыбаки и любовницы» – никогда не существовали. Всех троих мистер Уорбуртон изобрёл прямо на месте как предлог, чтобы пригласить Дороти к себе домой, так как прекрасно знал, что она не согласится прийти без сопровождения.) Дороти почувствовала себя очень неловко, когда обнаружила, что мистер Уорбуртон один. Ей пришло в голову (да она просто уверена была, что это необходимо), что разумнее сразу же уйти. Однако она осталась. Осталась в основном из-за того, что ужасно устала, а кресло, в которое усадил её мистер Уорбуртон тотчас же, как она вошла, было таким удобным, что вставать с него явно не хотелось. Однако теперь она почувствовала угрызения совести. Это никуда не годится! Нельзя оставаться здесь допоздна. Люди начнут судачить об этом, если узнают. А кроме того, её ждут горы работы, которую нужно переделать и которой она, придя сюда, пренебрегла. Она настолько не привыкла к безделью, что даже час, проведенный за разговорами, казался ей в некотором роде греховным.

Дороти, не без усилия над собой, выпрямилась в слишком удобном кресле.

– Думаю, если вы не возражаете… мне действительно пора отправляться домой, – сказала она.

– А что до «крайней неосведомленности», – продолжил мистер Уорбуртон, не обратив никакого внимания на слова Дороти, – забыл, рассказывал ли я вам, как однажды, когда я стоял у паба «Уорлдз Энд» в Челси и ждал такси, одна чертовски уродливая девица из Армии спасения подошла ко мне, и, безо всякого предисловия, спросила: «Что вы скажете на последнем суде?». Я ответил: «Оставляю за собой право на защиту». Всё чисто. Как вам кажется?

Дороти не отвечала. Совесть напомнила ей о себе ещё одним укором. Она вспомнила эти несчастные не сделанные ботфорты и тот факт, что хоть одна пара должна быть готова сегодня вечером. Но она смертельно устала. После полудня была эта абсолютно изматывающая поездка на велосипеде под солнцем. Десять миль, туда и обратно, чтобы доставить приходской журнал. А после этого чаепитие в Союзе матерей, в жаркой маленькой комнатке с деревянными стенами, расположенной за залом в приходе. Матери встречались каждую среду в полдень, чтобы попить чай и заняться шитьём для благотворительных сборов, а Дороти читала им вслух. (Сегодня она читала им «Девушку из Лимберлоста» Джин Стрэттон-Портер.)[34]