Дочь Туллы

– Я пришла за человеком, который убил моего сына и пленил мою дочь. Так неужели он будет прятаться за твоей спиной, ярл?! – Она посмотрела на других норманнов. – За всеми вашими спинами, о храбрые сыны Одина? Неужели он так испугался одной единственной женщины? И неужели вы откажите мне в праве на поединок с ним? Прогоните прочь? Ну тогда знайте, жители Тилгарда, что вы все, – она подняла копьё и обвела им по дуге, указывая на стоявших вокруг мужчин, – все вы, будете навеки опозорены. Вас и вашего ярла будут презирать не только здесь, на Туманной земле сидов, но и на Сканзе, и в Фортингэйле, и в землях даннов и сведов, и даже в самой Вестландии. И дикие пикты, и гордые икены, и свирепые гэллы, и даже монахи на острове Фюн, все будут презирать вас. Все будут рассказывать о том, как молодая сигурн явилась в Тилгард и потребовала честного поединка с одним из норманнов, согласно закону Эрии. И как ей отказали, то ли испугавшись, то ли презрев великий закон. И ваш конунг Олав станет плеваться, заслышав ваши имена. И даже мой бог будет смеяться над вашими и ваши боги не посмеют ничего ответить ему и будут лишь стоять и понуро молчать, зная что мой бог вправе смеяться над ними.

После её слов повисла нерушимая тишина. Норманны пристально кто с яростью, кто насмешливо глядели на дерзкую девицу и с нетерпением ожидали решения своего вождя. И Эльдвуг сказал:

– Ты слишком много говоришь, бриттская дева. – Сказал к удивлению многих вполне спокойно и бесстрастно. – Слишком много. Если ты так жаждешь поединка с одним из нас, ты получишь его. В этом мы тебе не откажем. Но не больше.

– А моя дочь?

Эльдвуг посмотрел на своего лагмана, снова призывая его как-то высказаться.

Ульрих приосанился и громко произнес своим проникновенным привыкшим к речам голосом:

– Если твою дочь захватили в качестве рабыни, то значит она принадлежит своему хозяину и ему решать её судьбу.

Далира с ненавистью поглядела на обезображенного старика.

– А если я убью этого хозяина?

Лагман пожал плечами.

– Что с того? Рабы это его имущество. И если он погибнет, то его имущество наследуют его дети или ближайшие родственники. Таков закон.

– Закон?! – С невыразимым презрением бросила Далира. – Это не закон. Это звериные повадки, где сильный пожирает слабого. Ты, – она указала копьём в сторону лагмана, – глупый безухий старик, – лицо Ульриха вытянулось, – говоришь что когда твои воины нападают на меня и убивают или забирают в рабство моих детей то это закон, а я говорю тебе что тогда я прихожу в ваш город и убиваю твоих воинов и это тоже закон. – Она яростно ударила древком копья в землю и подняв взгляд куда-то поверх голов собравшихся почти проорала: – Я вызываю тебя на бой, Хальфар Бринбьёрд! Слышишь?! Где бы ты не прятался, выходи! Я, Далира из рода Макроя, стою посреди твоего города меж твоих братьев и жду, когда ты наберешься смелости чтобы выйти из-за спин своих товарищей и принять мой вызов.

Вот теперь на Сборной площади наступила абсолютная тишина. Норманны, пораженные, ошеломленные, во все глаза глядели на совершенно обезумевшую по их мнению женщину и просто не могли вымолвить ни слова. Все в Тилгарде отлично знали, что Хальфар Буян невероятно могучий и умелый воитель, лучший из лучших и вызывать его на поединок сродни самоубийству, особенно если ты всего лишь тщедушная молодая девица.

Когда первое оцепенение прошло, люди начали улыбаться, переглядываться, насмешливо переговариваться, а потом и просто смеяться, фыркать, показывать пальцем на глупую дикарку и откровенно издеваться. И ярл, и лагман, и форинг тоже слегка качали головами и посмеивались. Даже служанка жены ярла Софи тихонько прыснула и криво улыбнулась, изумленная таким нелепым вызовом. И только прекрасная Брунгильда Мэйнринг не улыбалась и не качала головой, а продолжала всё также серьезно и пристально глядеть на странную раскрашенную девушку, явившуюся из каких-то диких лесов чтобы бросить вызов практически всему городу.

Но Далиру ничуть не обескуражили все эти насмешки, издевки и презрительные взгляды.

– Их было трое! – Звонко воскликнула она. – Трое славных норманнских воинов, могучих и отважных, храбро напавших на одинокую сигурн и двух её детей, сына шестнадцати лет и дочь которой всего одиннадцать. И двое из этих отважных воителей уже мертвы, убитые моим сыном и мною. – Далира вытащила меч Ильзира, сняла с плеча его щит и швырнула к ногам Эльдвуга.

Широченный Гёмли, состоявший по случаю в свите ярла, протиснулся вперед и поглядел на брошенное оружие.

– Да это же щит и меч Ильзира Краснокожего, – громогласно объявил он и присвистнул.

И снова все смолкли, ухмылки исчезли с лиц, жестикулирование прекратилось и мужчины застыли в мрачной серьезности.

– Да, у одного из них было очень красное лицо, – подтвердила Далира. – Его убила я. А другого, более молодого с медвежьим обручем на голове, убил мой сын.

Ульрих поглядел на ярла и тихо невесело сказал:

– Должно быть Даррес.

Ярл посмотрел ему в глаза. Оба кажется подумали об одном. И ярл также тихо ответил: