Дочь Туллы

Ярл долго смотрел на молодую женщину, раздираемый противоречивыми чувствами. И никто до конца не понимал, что творится в его душе. Даже наверно он сам. Он не любил Хальфара Бринбьёрда. Может потому что тот был сверх меры нахален и дерзок, может из-за тех слов что тот позволял себе говорить о своём ярле, может из-за его невероятной силы и чувствуя угрозу себе, а может из-за того, что тот был самовлюблен и эгоистичен, а может… Эльдвуг посмотрел на свою очаровательную молодую жену и затем снова повернулся к Далире, задумчиво вглядываясь в бездонные провалы её тёмных глаз. Да, он не любил Хальфара Бринбьёрда, но всё же не настолько чтобы почувствовать симпатию к этой безумной бриттской девице. А может он просто, как и остальные, ни на секунду не мог допустить что она способна победить. И ещё этот треклятый бочонок из-под эля не выходил у него из головы. Откуда она могла узнать о нём? Но, впрочем, это не важно, если через несколько минут она будет мертва, непременно будет, Хальфар не даст ей ни единого шанса. Он никому его не давал. Но всё же он посмотрел на белокурого гиганта и спокойно спросил:

– Где её дочь, Буян?

Хальфар помедлил, но не зная как уйти от прямого вопроса, нехотя ответил:

– В каморке у Гуннара Сиволапого.

Ярл поискал в толпе лысую здоровенную голову Гуннара и найдя её, вопросительно уставился на неё. Гуннар, считавший уже Синни частью своего барыша, также нехотя как и Хальфар, кивнул, подтверждая что девочка у него. Ярл посмотрел на Далиру:

– Ну что ж она в доме Гуннара и пусть остается там. Не вижу причин приводить её сюда. Не хочу глядеть на её слезы и сопли, когда ты будешь лежать здесь мертвой.

Далира опустила глаза. Она поняла, что большего ей не добиться. Но потом взглянула на ярла и спросила:

– Но если всё же мой бог поможет мне победить, ты, ярл, позволишь мне и моей дочери беспрепятственно уйти?

Ярл поднял руки, словно призывая небо в свидетели.

– Да будет так, бриттская дева. Если ты одолеешь Хальфара Бринбьёрда, то забирай свою дочь и уходи. Никто не тронет тебя.

– Благодарю тебя, ярл, – тихо сказала Далира и отошла в сторону, примерно в центр площади.

Никто из присутствующих не выразил недовольства по поводу решения ярла. Все знали, что бриттке не совладать с могучим Хальфаром. Да и предстоящий поединок не вызывал ни у кого особого интереса, ибо все были уверены, что он не продлится более минуты, разве что всем было любопытно посмотреть, как будет корчиться и умирать сумасшедшая лесная девка. И возможно только Брунгильда следила за всем что происходит с непонятным ей самой волнением. Эта странная, раскрашенная, судя по всему абсолютно невменяемая женщина вызывала у неё смутную тревогу, какое-то почти мистическое ощущение чего-то зловещего и пугающего.

Далира развязала шнурки и скинула с себя меховую накидку из шкурок песцов. Ногой отбросила её в сторону. Затем поправила на поясе меч Анвелла и топор Ильзира, расположив их поудобнее, проверила ножи за спиной, взяла своё копьё обеими руками и подняв голову, гордо посмотрела на Хальфара. Тот хмыкнул, легко выхватил один из своих топоров и беззаботно направился прямо к Далире, словно уверенный что она будет стоять как истукан и даст зарубить себя без малейшей попытки сопротивления.

18

Синни бездвижно лежала на правом боку на доске в своей каморке и пустым взглядом глядела в противоположную стену. Утренний радостный свет просачивался через узкие щели под потолком и наполнял затхлую комнатушку умиротворяющим созерцательным свечением задумчивого покоя и волнительного предчувствия предстоящей долгой и деятельной жизни. Но девочка не ощущала ни умиротворения, ни радостного предчувствия ещё только начинающейся жизни. В душе её царила та же безмолвная оглушающая пустота что и во взгляде. Ей казалось, что она уже мертвец, не способный уже ни шевелиться, ни говорить, а только лишь ещё смотреть на почерневшие шершавые доски, наверно точно такие же из каких делают гроб.

Синни казалось, что она ни чувствует ничего ниже живота, хотя именно там всё ныло, саднило, болело и ощущалась омерзительная засохшая стянутость там, где застыло пролитое на неё мужское семя. И ещё всё вокруг в том числе и она сама были пропитаны тошнотворным порочным запахом, таким же грязным и омерзительным, как и то что здесь происходило ночью.

Синни не шевелясь глядела в стену. Она боялась пошевелиться, ожить, даже просто позволить себе мыслить. Ибо любая мысль была о том, что надежды нет и впереди её ждёт только тоже самое что творил с ней этот белокурый норманн. При одном воспоминании об этом её охватывала дрожь, практически судороги, но тело не шевелилось замкнутое в безвольном параличе и вся эта дрожь и судороги казалось сотрясают ни тело, а саму душу, разум, всю её внутреннюю основу, повергая её в беспросветный ужас и отчаянье. Надежды не было. Совсем нисколечко, даже самой малой крупицы, ибо сейчас в своём состоянии она была не способна измыслить хоть какой-то путь к спасению. Кроме одного.

Кроме одного.