Дочь Великой Степи

– Если я чему-то научился за тридцать лет врачевания, то несомненно. Супруга примерно в начале следующего таргелиона[42] подарит тебе сына или дочь. Тебе и ей нечего опасаться: твоя жена молода, здорова, а телом напоминает спартанку старых времен.

– Я оставлю вас вдвоем ненадолго, мне нужно поделиться радостной вестью! – В голосе Теокла звучало ликование. – Посиди с моей супругой, пока она не придет в себя!

Она закрыла глаза, прислушиваясь к себе. Никаких изменений. Никаких отзвуков того нового, что теперь живет в ней…

«Матушка, если ты слышишь меня, попроси у предков милости и удачи для твоей дочери и ее чада!»

– Не будет ли невежливым задать тебе вопрос, достопочтенная? – произнес медик, когда они остались одни.

– Ну спрашивай, уважаемый… – ответила она, не глядя на него. Сейчас ей самой предстояло слишком много обдумать.

– Когда я осматривал тебя, – мысль, что чужой мужчина смотрел на ее наготу, заставила Гипсикратию подтянуть покрывало до самой шеи, – то заметил кое-что… Ты не похожа на обычную жену богатого эллина. Подобные тела я видел у рыбачек или крестьянок из зажиточных семей – тех, где ели досыта. Но твои мышцы… они развиты скорее как у воина. А ноги у тебя сильные, словно ты бегунья или танцовщица. Знаю, что Теокл привез тебя издалека. Поведай же мне, в каких это краях женщины не чуждаются воинских упражнений?

– Я родом из того края, который у вас называют Скифией… – пробормотала она, поняв, что иначе от врача не отделаться.

Лекарь изумился:

– Прости, но ты совсем не похожа на скифянку. За вычетом воинской мускулатуры тебя не отличить от эллинской женщины. Не обманываешь ли ты меня, почтенная?..

– Много ли ты видел людей нашей крови? – Она в свою очередь уставилась на лекаря с изумлением.

– Не доводилось… разве что одного старого раба в Афинах… Но великий Гиппократ, коего я чту как учителя, сообщал, что тела у скифов толсты, мясисты, нечленисты, сыры и немускулисты; живот у них в нижней части отличается чрезвычайным изобилием влаги… Благодаря тучности и отсутствию растительности на теле оба пола у них похожи друг на друга: мужчины на женщин и женщины на мужчин. А женский пол скифского народа отличается удивительно сырой и слабой комплекцией. Оттого скифянки и рожают мало детей.

Сфен явно цитировал наизусть заученный в юности текст.

Гипсикратия только головой покачала. Слова эти были столь нелепы, что даже не могли ее обидеть. Но слышать, как явно неглупый человек с умным видом несет околесицу, было… странно.

Она вспомнила мужей своего рода, вспомнила отца, который без труда одной рукой поднял бы этого толстяка под потолок…

– Почтенный, когда встретишь своего Гиппократа, скажи, что ему попадались какие-то неправильные скифы! – бросила она и сердито приподнялась на ложе, придерживая покрывало у груди.

– Гиппократ умер триста лет назад. И не знать этого действительно могут только в Скифии… – Медик покачал головой. – Впрочем, возможно, ты и права, почтенная: у вас там, я слышал, много разных племен.

Затем пришла повитуха, немолодая уже и сгорбленная, но с удивительной сноровкой в движениях. Почти ни слова не сказав, взглядом выдавила врача из комнаты: мол, теперь тебе тут нечего делать, уважаемый. Деловито сдернула с Гипсикратии покрывало и ощупала ее жесткими пальцами. Отчего это лекари всегда щупают человека, словно козу или гуся покупают?

Довольно цокнула языком:

– Когда придет срок, старой Лесме не будет много работы. Тебе ведь восемнадцать лет?

– Девятнадцать с половиной.

– Еще лучше. Слишком юные женщины, еще не вполне созревшие, мучаются родами и даже, бывает, помирают, но твой возраст наилучший. Да и бедра достаточно широки.

«Еще скажет, что, как кошка, рожу!»

Но кошку Лесма не упомянула. Зато посоветовала больше времени проводить в саду и есть мясо, а не рыбу.

* * *

Так все началось. И вот уже на дворе месяц таргелион.

Головокружение и тошнота отвлекли Гипсикратию от воспоминаний. Она ощутила испарину, мгновенно выступившую на всем теле. Захотелось встать и пройтись босыми ногами по холодному мраморному полу.

Женщина приподнялась – и вдруг ее словно бросили под копыта бешено скачущего табуна: боль, ужасающая, никогда ранее не испытываемая, обрушилась на нее ураганом, пронзила все тело…

Гипсикратия прикусила губу, но не смогла сдержать стон. Следующие схватки не заставили себя ждать, обрушившись на нее лавиной. Она снова мучительно застонала.

Дальше все словно утонуло в сплошном вопле. Пока Клеона торопливо несла в спальню стопку заранее приготовленных старых простыней и полотенец, пока Мосх бежал за повитухой, пока Геро с причитаниями разжигала жаровню у алтаря, моля Кибелу одарить милостью мать и дитя, Гипсикратия кричала почти непрерывно. Это она-то, стойко выдерживавшая розги мачехи, битая деревянными мечами, продолжавшая сражаться с раной от железного меча, а потом с ней же, еще не зажившей, скакавшая верхом…

– Перестань, госпожа… остановись… Госпожа, ты раньше времени измотаешь себя, – умоляла ее Ануш.