Дочери Ялты. Черчилли, Рузвельты и Гарриманы: история любви и войны

На долю Аверелла, кстати, в юности выпадали не менее пронзительные переживания – и не единожды, в том числе и в куда более нежном возрасте, чем у Кэти на момент её прибытия в Лондон. Тринадцати лет от роду он, путешествуя со своим отцом по миру, оказался в Японии, охваченной бурными протестами после завершения Русско-японской войны, – и они сами там чудом не пострадали. На глазах Аверелла камни, брошенные из толпы разъярённых японцев, угодили в головы двух американских спутников отца. Нападавшие были в ярости из-за того, что президент Тедди Рузвельт, взявшийся на себя роль посредника на мирных переговорах, был заинтересован лишь в том, чтобы как следует проучить Японию, и в итоге оставил их, японцев, по сути дела ни с чем[34]. В ходе того же «визита» Аверелл стал свидетелем того, как озверевшая толпа сожгла дотла дом какого-то японского министра, судя по всему, из числа подписантов или участников позорных мирных переговоров, – а сам он в итоге чудом спасся не менее позорным бегством через задний двор{373}.

Но по складу мышления Аверелл всегда был прежде всего человеком дела. И в данном случае он нуждался в дочери именно как в надежном человеке и свидетельнице, словам которой можно доверять. Выбрав Кэти для выполнения этой миссии, Гарриман получал и ещё один бонус. Статус посольской дочери придавал вес всем её сообщениям с места, а значит, к её отчётам будут прислушиваться. При этом формально она американское правительство там не представляла и высказываться от его имени права не имела. Таким образом, если бы что-то в её репортажах вдруг поставило под угрозу добросердечные отношения с Советами – ключевой пункт текущей повестки президента, – Гарриман и администрация Рузвельта могли легко сделать вид, что это не имеет к ним ни малейшего отношения, и тем самым свести ущерб к минимуму.

Замыслы замыслами, а по факту Аверелл обрёк свою дочь стать свидетельницей полного, неимоверного ужаса. Кэти застыла на самом краю очередного раскопанного в рыжей песчанистой почве могильника. Каждый из них имел метров десять в длину, а по глубине варьировался от метра до трёх. Глядя себе под ноги, Кэти рассмотрела, что часть тел уложена аккуратными штабелями по шесть-восемь трупов, просто-таки как дрова в поленнице, а часть – свалена в ямы беспорядочными кучами. При этом находились эти трупы «на различных стадиях разложения», а значит, все эти люди погибли «достаточно давно».

Затем советский гид препроводил Кэтлин, Джона Мелби и западных журналистов к обогреваемым палаткам полевого госпиталя, где одиннадцать медико-санитарных бригад во главе с квалифицированными патологоанатомами неустанно производили по 160 вскрытий в сутки. Сотни тел на анатомических столах… Каждый патологоанатом желает первым высказать свое мнение дочери посла… Так, в итоге, Кэти и сделалась свидетельницей самой невероятной по многочисленности и недоступной другим журналистам серии посмертных вскрытий. Одна экспозиция особенно крепко врезалась в память. Врач[35], писала она Мэри и Памеле, «был похож на шеф-повара в белом колпаке, белом фартуке и резиновых перчатках. Будто смакуя, показывал он нам нарезку из мозга поляка, аккуратно выложенную на обеденную тарелку специально для проверяющих»{374}. Тела, объяснил доктор, хорошо сохранились; ясно видно, что одеты они в голубовато-серую униформу с польским гербовым орлом на медных пуговицах{375}. Даже с учётом минусовой температуры, степень разложения в тех условиях и в таких почвах, какие были в Катынском лесу, синюшность мышечных тканей и сохранность кожного волосяного покрова однозначно указывают на то, что трупы пролежали в земле никоим образом не долее двух лет. Следовательно, заключил доктор, сама возможность того, что эти поляки были расстреляны советскими властями, то есть почти четыре года назад, как утверждают нацисты, полностью исключена. Затем медики обратили внимание гостей на характер пулевых ранений у казнённых поляков. Все они были убиты одиночным выстрелом в затылок. Выраженные пороховые ожоги вокруг пулевых отверстий свидетельствовали о том, что выстрелы производились в упор. В отдельных случаях делался ещё и второй, контрольный выстрел в лоб{376}.

Затем их провожатый представил им вещественные доказательства, изъятые из карманов казненных. Перед захоронением, объяснили советские товарищи, немцы трупы поляков обчищали, забирая всё ценное и личные вещи, но кое-какие письма и квитанции по карманам всё-таки сохранились. Все эти бумаги датированы периодом с июня 1940 года по июнь 1941 года включительно, более поздних дат не встречается{377}.