Дочери Лалады. Паруса души

Также матушка Аинге дала Онирис баночку с храмовыми благовониями и маленькую курильницу для них. Сосудец этот, приземистый, пузатенький и стоящий на четырёх ножках, был изготовлен из глины и покрыт голубой глазурью, а крышечку имел серебряную с позолотой, в виде ажурного цветка. Сквозь отверстия в узоре и поднимался душистый дым. Даже форма этого сосуда казалась Онирис милой и ласковой, он походил на какого-то толстенького зверька на коротеньких лапках. Собирая вещи перед отплытием, она бережно упаковала его в коробочку, заполнив пустоты мятой бумагой. Далеко его не следовало убирать, и она поместила коробку с курильницей в ручную кладь, откуда могла достать её в любой момент.  

Они разместились в двухместных каютах: в одной — сама Онирис с Арнугом, в другой — батюшка Тирлейф с мальчиками. Ниэльму и Веренрульду предстояло спать в одной койке. Ниэльм просто с ума сходил от восторга, на него было смешно смотреть: он то крутился юлой на месте, то принимался бегать и всюду совать нос. Батюшке Тирлейфу приходилось с ним несладко, утихомирить возбуждённого мальчика было практически невозможно. В первую ночь после отплытия Ниэльм почти не сомкнул глаз, всё норовил прилипнуть к окну каюты, чтобы полюбоваться морем, звёздным небом и силуэтом охранного корабля. Своими ночными похождениями от койки к окну и обратно он не дал выспаться ни отцу, ни младшему братишке, и все они с утра зевали и выглядели несколько утомлёнными — в том числе и сам Ниэльм. За завтраком он был немного вялым и съел больше обычного, а потом его начало клонить в сон. Но и новые впечатления он пропускать не желал, а потому дремал вполглаза.

Ещё бы: он плыл на настоящем корабле на Силлегские острова! С ума сойти можно!

Чтобы занять мальчика чем-то захватывающим, Онирис рассказала ему об инспекции, которая проверяет пассажирские корабли, и предложила игру — угадать среди пассажиров замаскированного инспектора. О, с каким рвением Ниэльм увлёкся этой игрой! Он буквально превратился в маленького разведчика — всюду шнырял и за всеми следил, чуть ли не сам став инспектором. Одна худощавая седеющая госпожа даже пожаловалась Онирис:

— Любезная сударыня! Нельзя ли как-то унять ребёнка? Я сегодня поймала его в своей каюте!

Она, видимо, приняла Онирис за матушку Ниэльма. Пришлось с ним поговорить и объяснить, что по каютам других пассажиров шнырять нехорошо, это их сердит и нервирует. А ещё они могли принять его за воришку и нажаловаться капитану, и тогда неприятности ждали их всех.

Впрочем, игра дала свои плоды. К середине плавания Ниэльм с торжествующим видом объявил, что знает, кто инспектор.

— Тш-ш-ш! — зашипела Онирис, прикладывая палец к губам. — Скажи мне на ушко, а громко кричать об этом не надо. Пусть для команды это останется интригой.

Ниэльм считал, что седеющая и худая как жердь госпожа, которая на него жаловалась, и есть инспектор.

— Что ж, правильно ли ты угадал, узнаем в конце плавания, — со смешком сказала Онирис.

На всякий случай она и сама присмотрелась к этой госпоже, когда увидела её за завтраком в корабельной столовой первого класса. Та как будто цепким взглядом не стреляла, не была и замечена в прогулках по кораблю, но плыла она в одиночестве, что невольно наводило на подозрение. Однако она была не единственной одинокой пассажиркой. Что же привело Ниэльма к такому выводу? Мальчик ответил просто:

— Да она выронила служебное удостоверение. И быстренько его подняла, думая, что никто не видит. Но я всё видел!

Онирис была даже немного разочарована: всё оказалось так просто! Госпожа инспектор проявила неосторожность, которая её и выдала. Впрочем, об этой оплошности Онирис взяла с Ниэльма слово никому не рассказывать, а команда уже шутила, что на корабле завёлся маленький инспектор. Они даже шутливо докладывали при появлении мальчика:

— Господин проверяющий! Плавание проходит благополучно! Никаких происшествий на судне. Жалоб от пассажиров не поступало!

Всё было бы замечательно, если бы не думы о предсказанной Йеанн опасности, которые одолевали Онирис всё сильнее, омрачая в целом приятное путешествие. Даже Арнуг с батюшкой Тирлейфом начали замечать, что она чем-то обеспокоена, но Онирис, как могла, успокаивала их... Пока однажды ночью, открыв глаза, не увидела Йеанн, которая дерзко склонилась над ней, сверля жутковатыми и немного безумными искорками пристального взгляда. Сорвав с себя шляпу и парик, бритоголовая разбойница приникла к онемевшим от испуга и неожиданности губам Онирис нахальным поцелуем. Непрошеная и грубовато-напористая ласка её уст, её вёрткого и жадного языка навалилась на Онирис диким неукротимым зверем, но тело было сковано, она не могла пошевелить и пальцем, чтобы воспротивиться. Она даже позвать на помощь не могла: этот зверь насылал на неё какой-то морок оцепенения и лишал дара речи.