Дочери Лалады. Паруса души

«Прекрасная моя Онирис! Твоё письмо проникло в мою угрюмую темницу, как лучик чудесного и ласкового света, благодарю тебя за него. И за нежные слова, на которые ты в нём была столь щедра. Не знаю, сколько раз я перечитала строчки, написанные твоей милой рукой! Сбилась со счёта... Каждую выведенную тобой букву я до сих пор покрываю поцелуями. Онирис, любовь моя! Счастье моё драгоценное! Я не боюсь называть тебя такими возвышенными словами, потому что в моём сердце бушует самое серьёзное, самое подлинное пламя. Ты — моё выпрошенное у Волчицы чудо, моя удивительная и сладкая сказка, которую я очень боюсь выпустить из рук и утратить... Больше ничего на всём свете я не боюсь!

Условия тут, конечно, не домашние, но жить можно, кормят сносно, в дальних плаваниях мне и похуже питаться доводилось, поэтому не печалься обо мне. Самое неприятное во всём этом — ограничение свободы, а всё остальное — вполне терпимые пустяки, это даже тяготами не назовёшь. Жизнь военного моряка довольно сурова, мне не впервой переносить лишения и преодолевать трудности. Моё заключение я воспринимаю лишь как небольшую временную неприятность. И ты тоже не горюй и не поддавайся унынию, чудо мое драгоценное. Ты можешь писать мне смело, не опасаясь вскрытия переписки, я заплатила кое-кому, и мои письма не читаются.

Благодарю тебя и за чудесные встречи в снах. Каждой ночи я жду, как праздника, и с таким утешением мне гораздо легче переносить арест. Не грусти, радость моя, срок моего заключения пробежит совсем быстро, и мы скоро сольёмся в объятиях наяву. Целую тебя, прекрасная моя. Твоя непутёвая Эллейв».

Глаза Онирис были на мокром месте, когда она дочитывала письмо. Сердце нежно сжималось от трогательной заботы, с которой Эллейв успокаивала и утешала её из своей темницы, просила не унывать... Онирис была почти уверена, что этот бодрый тон — только для неё, а на самом деле возлюбленной там приходилось несладко.

Она не удержалась от соблазна поступить так же, как Эллейв — приложить к губам выведенные на бумаге строчки. Сердце радостно и сладко ёкнуло, когда она уловила знакомый запах... Он был сосредоточен в самом низу листка, после слова «целую». Этот аромат сразу ласково прильнул к губам Онирис, окутал их живым, страстным теплом. Без сомнения, Эллейв поцеловала письмо, рассчитывая, что адресат найдёт этот нежный знак, скрытый от чужих глаз и предназначенный ей одной. И Онирис нашла его — поначалу даже не столько обонянием, сколько зовом сердца.

Она долго сидела в кресле, прижав прочитанное письмо к груди и закрыв влажные глаза. Как она невыносимо сожалела, что в минувшую ночь им не удалось встретиться, и она невольно лишила Эллейв поддержки и утешения, которые ей в заключении были невероятно важны! Вместо нежного, чудесного свидания — пустота и горькое разочарование. Смахнув влагу с ресниц, Онирис решительно настроилась на то, что уж сегодняшней ночью они обязательно увидятся, и приготовилась умолять о прощении. И компенсировать Эллейв прошлую «пустую» ночь удвоенным количеством нежности.

Но понапрасну Онирис понадеялась на сдержанность младшего братца. Вернувшаяся вечером домой матушка, ласково позвав сына к себе на колени, стала расспрашивать его, как прошёл их с Веренрульдом день, и мальчик нечаянно выболтал историю с письмом.

— Ой... Я не должен был говорить это, — пробормотал он испуганно, зажав себе рот. — Онирис меня прибьёт...

Матушка нахмурилась и велела позвать к ней Онирис.