Дочери Лалады. Паруса души

— Дорогая, не повторяй таких слов о своём батюшке, даже если о нём их говорят другие. Но как это случилось? Как матушка могла выгнать тебя, бедная крошка? Это же неслыханно и просто возмутительно!

Эдлинд рассказала, что с самого ухода батюшки из дома намеренно вела себя вызывающе и отвратительно, подражала отцу и устраивала для матушкиных гостей «представления», мазала себе лицо краской, безобразничала и даже портила матушкины вещи — якобы случайно, по неловкости. Её наказывали, но она стойко вынесла всё. И добилась своего: родительница, устав от её недостойного поведения, просто выкинула её из дома, как её отца. Ей не нужна была такая плохая дочка, источник не гордости, а позора и неловкости, настоящая негодница, которой матушке приходилось всё время стыдиться.

Эдлинд подробно поведала о своих безобразиях, даже гордясь ими, потому что вытворяла она всё это с единственной целью — добиться, чтобы её отправили к отцу. По матушке она совсем не скучала и не собиралась, потому что та никого никогда не любила. Она не знала, что такое любовь, для неё на первом месте стояла репутация и респектабельное положение в обществе, а всё, что не вписывалось в её систему ценностей, подлежало безжалостному исключению из её жизни, даже если это родная малолетняя дочь.

— Бедная малютка! — проговорила госпожа Иноэльд, у которой девочка во время своего рассказа сидела на коленях. И добавила с улыбкой: — Но, однако, ты и проказница, дитя моё! Глядя на твоё милое личико, даже вообразить невозможно, что ты способна на такие злостные проделки!

— Я буду хорошо себя вести, — пообещала Эдлинд, очаровательно хлопая пушистыми кукольными ресницами. — Батюшка меня любит, и я его люблю. С ним мне незачем быть плохой и огорчать его. А матушку я нарочно злила, чтобы она выгнала меня. Если бы я попыталась убежать из дома, меня бы вернули; значит, надо было сделать так, чтобы матушка сама захотела меня выставить!

Оставалось только удивляться предприимчивости девочки и её изобретательности, а также стойкости в перенесении наказаний. Чтобы воссоединиться с папой, она даже вытерпела заточение в холодном винном подвале на трое суток. Питания она тоже была лишена в качестве «воспитательной» меры, и выпустили её оттуда едва живую и ослабевшую от голода, а от царившей там прохлады девочка подцепила простуду — правда, вскоре оправилась. При упоминании такого наказания брови госпожи Иноэльд сурово сдвинулись, а глаза негодующе заблестели.

— Вот и хорошо, что ты больше ни дня не останешься в этом ужасном доме, дитя моё, — сказала она, целуя Эдлинд в щёчку. — Мы с твоим батюшкой скоро поженимся, и ты будешь жить с нами на Силлегских островах.

— Радость моя... Моя дорогая крошка! Моё драгоценное сокровище! — забормотал наконец немного оправившийся от потрясения Тьедриг, прижимая дочку к себе и гладя по волосам. По его щекам струились счастливые слёзы.

Свадьба вскоре последовала, и на Силлегские острова Иноэльд вернулась уже с мужем и дочкой. Там Тьедриг встретил госпожу Онирис, по которой когда-то вздыхал, но теперь, когда у него была супруга, это чувство осталось лишь прекрасным воспоминанием.

В Гвенверине Тьедриг поступил на службу в театр комедии, но уже не билетёром, а комедиантом. Теперь он веселил публику не на улице, где его каждый мог обидеть и даже избить, а со сцены. Выступал он между актами комических пьес, а иногда давал и сольные представления. Все свои смешные номера, которые он показывал прохожим, он приспособил для сцены; например, обгаживали его искусственные птицы — куклы, а роль помёта играла жидкая каша. В эту сценку он также добавил и нотки грусти, пантомимой рассказывая печальную историю работающего на улице шута; было здесь зрителю и над чем улыбнуться, и над чем задуматься. Он всё время совершенствовался в своём искусстве и работал, придумывая новые и новые представления. Имел он с этого и заработок, но занимался этим больше для души, чувствуя в этом своё призвание.

На память о прошлом у него осталась склеенная им собственноручно коробочка для перекусов, которую у него забрала дочка для хранения своих мелочей, да истрёпанный и выцветший плакат с изображением Неуловимой Йеанн и надписью о вознаграждении за её поимку. Уже на Силлегских островах Тьедриг заказал местному художнику написать по рисунку отца матушкин портрет красками. Перед отплытием он по настоянию супруги всё же забрал матушкины наградные деньги, но пока не тратил их, не видя в том надобности и оставив их в качестве сбережений. Орден бриллиантовой звезды на траурной подложке хранился в запирающемся ящике шкафчика вместе с прочими важными документами и вещами.