Дочери Лалады. Паруса души

На службу он так и не пошёл, ему вдруг стало плевать, уволят его или нет. Скорее всего, его там уже не ждали. Сегодня был день выдачи жалованья, а в карманах у Тьедрига свистел ветер... Но и это его не волновало, он пребывал в состоянии беспечности и благодушия, точно мощным обезболивающим снадобьем одурманенный. И имя этому снадобью было — госпожа Иноэльд. Она занимала его мысли весь день, он закрывал глаза и видел её прекрасный светлый образ, и тот ласкал его сердце, обогревал щедрым, таким непривычным теплом. Он вырос в зябкой атмосфере недостатка любви; впрочем, отец его любил по-своему, но он был личностью поверхностной, непостоянной, ласка у него могла смениться дурным настроением. Батюшка во многом был как ребёнок, хотя и не без житейской хватки и хитрецы. Житейской хваткой он в своё время вцепился в мачеху, хотя ему и не удавалось высосать из неё достаточно соков. Не сочной она оказалась, суховатой, но иной доли искать было слишком поздно, от добра добра не ищут. Йеанн была его «ошибкой молодости», но чего в ней не было, так это скупости — вот что отец вспоминал с нежностью и удовольствием, даже с некоторой ностальгией. В то время он входил в небольшую второсортную труппу актёров, которые зарабатывали выступлениями не на сцене театров, а в питейных заведениях, развлекая нетрезвых посетителей — весьма непритязательную публику, потому и творчество этого коллектива было вульгарным, примитивным, с обилием непристойных намёков. Отец играл женщин, да так ловко изображал их, что Йеанн обманулась. Она думала, что соблазняет девушку, а это оказался смазливый и изящный паренёк. Конфуз открылся уже в постели, но разбойница не растерялась — развлеклась и с пареньком.

Отец как личность творческая очень страдал в союзе с сухой и будничной, лишённой всякого воображения мачехой, но практические соображения одерживали верх. Да, это был брак по расчёту, но отец не раз признавался (разумеется, шёпотом), что в расчётах своих сильно промахнулся. Он-то думал, что встретил состоятельную и щедрую госпожу, а попал в цепкие лапы сухой и холодной скупердяйки. Может, и богатой, но всё своё богатство она держала при себе, в каждодневном обиходе будучи крайне бережливой. Нет, она не морила голодом свою семью, но и лишнего им не позволяла. Весь их быт был подчинён её мелочному и педантичному управлению, ни одного незапланированного носового платка не проходило мимо её внимательного взора. Она вела книгу расходов, и если по итогам какого-то периода обнаруживались повышенные траты, члены семейства выслушивали её длинные и занудные лекции о скромном и умеренном образе жизни.

Будучи до мозга костей педанткой, она приезжала каждый день домой к обеду ровнёхонько в час, минута в минуту. Трапеза к этому времени была уже обычно готова. Пока она вкушала свой обед, члены семьи были обязаны доложить ей о том, как прошла их первая половина дня, рассказать о своих занятиях; если у кого-то обнаруживалась праздность или недостаточная полезность времяпрепровождения, тот получал от главы семейства строгое порицание с наставлением вести себя более достойным образом. Чаще всех доставалось, конечно, отцу, у которого периоды работы перемежались простоями, когда не было заказов или творчество не шло. Дочка прилежно училась и получала в основном одобрение матушки. Тьедриг считался неудачником, его и обсуждать-то не имело смысла. О каких-либо его успехах и речи уже не шло. Не бездельничал — и то хорошо. Монетку заработал — ну что ж, значит, хоть без толку небо не коптил. Аналогичный доклад семья делала перед ней и в конце дня. Мачеха подводила итоги и выносила свою оценку того, как они провели очередные сутки.

Иногда отец, когда был при деньгах, приглашал к себе своих приятелей, накрывал стол в саду, и они сидели часик-другой. В такие минуты отец позволял себе поныть и пожаловаться своим гостям на жизнь и жену.

— Зануда и скупердяйка моя дражайшая супруга, конечно, страшная... Но что поделать! Так и приходится жить... С чем только не вынужден мириться художник, дабы не умереть с голоду!

Все, конечно, поддерживали беднягу и вежливо поругивали его жену. Разумеется, о таких посиделках отцу приходилось докладывать мачехе, в том числе и приводить точную сумму затрат на угощение. Как правило, оно было скромным. Но если отцу случалось быть чуть щедрее, мачеха грозила ему пальцем и настоятельно рекомендовала не увлекаться кутежами. Кутежом она называла один кувшин вина на компанию из шести-семи мужчин, горку бутербродов с мясом и тарелку сырной нарезки.

Сегодня Тьедриг вынужден был доложить, что не пошёл на службу, потому что всё равно проспал, а там такие обычаи — за опоздание вышвыривают. Вот он и не стал суетиться. Мачеха этого, конечно, не одобрила. Но в успехи Тьедригу засчитывалось брачное предложение госпожи Иноэльд, это было главным событием в их жизни и весьма живо обсуждалось. Хотя слово «живо» применительно к сухой и педантичной манере мачехи звучало несколько громковато. Скорее, она уделяла этому событию довольно много внимания.