Дочери Марса

— Черная прислуга обходится здесь в сущие гроши, и тебе не приходится даже палец о палец ударить ради такого великолепного сада. Думаю, в конце концов я возьму да перееду сюда.

Они поднимались на холмы, дорога шла вдоль поросших кустарником обрывов. Тянулись заросшие папоротником овражки, за которыми открывался изумительный вид на бухту и океан. Здешние просторы казались Наоми в буквальном смысле необозримыми. Не укладывалось в голове, как их машина столь непринужденно двигается по краю пропасти.

Потом они начали спускаться в поросшую соснами бухту. Машины остановились у пагоды, где подавали чай. Идя по пляжу — исключительно медленно, чтобы Шоу за ними поспевал, — они дошли до бассейна с подогретой морской водой и табличкой «Только для европейцев».

— Вот, значит, как! — воскликнул Шоу. — Прямоты, надо сказать, им не занимать. Режут правду-матку.

Видимо, ему тоже импонировала открытость.

— Ну, прямота тоже относительна, — не согласилась Кэррадайн. — Они же не пишут «Ниггерам вход воспрещен!». Написали бы, вот это я понимаю — это и означало бы «резать правду-матку». А это… Это звучит как-то уклончиво, не находите?

Некоторые уже успели нанять осликов и теперь носились верхом по песку наперегонки.

— Пойдемте-ка, девушки, — предложил Шоу. — Надо тоже принять участие в скачках.

И заковылял к человеку, у которого нанимали ослов. Затем велел своим офицерам усадить его в седло.

— Ты хорошо подумал? — осведомился один из его товарищей. — Ну, не посрами нас.

— Алле-гоп! — выкрикнул Шоу, поудобнее усаживаясь в седле. Хлопнув служившей ему тростью палочкой по холке осла, крикнул: — Ну, вперед, Нелли!

Ослик, еле передвигая ноги, двинулся по песку. Шоу подгонял его ударами каблуков в бока. Его друзья восторженно захлопали. Но тут осел резко уперся, все произошло настолько неожиданно, что Шоу, перелетев через его голову, плюхнулся в песок, причем именно на больную ногу. Пару секунд он лежал неподвижно, будто впитывая в себя боль. Потом, опираясь на руки, поднялся и захохотал. Все прекрасно понимали, что это смех сквозь слезы. А осел, как ни в чем не бывало, одиноко побрел к воде. Лейтенант Шоу двинулся за ним, тщетно призывая животное вернуться и вести себя хорошо. Несколько его товарищей оттащили Шоу назад, вручили найденную в песке трость. Один из них закашлялся, да так страшно, как кашляют только получившие ранение в легкое. Шоу, обведя взглядом присутствующих, отыскал наконец Наоми. И сразу на его лице отразилось нечто похожее на облегчение, он снова хохотнул, на глазах его выступили слезы, и все решили, что это слезы от смеха, но уж никак не от боли.

На обратном пути к кораблю Шоу изо всех сил старался скрыть неловкость под маской безудержного веселья. И время от времени встречался глазами с Наоми, которая при взглядах Шоу чувствовала сострадание и смущение одновременно. Вернувшись на причал, Наоми записалась на экскурсию на какую-то высоченную гору, подленько надеясь в душе, что Шоу больше не станет рисковать.

Группа экскурсантов, пожелавших принять участие в восхождении, на следующее утро собралась на набережной, где их встретили крепкие на вид женщины — члены альпинистского клуба Кейптауна. Из центра еще не успевшего пробудиться города — только уличные уборщики махали своими метлами — они поездом доехали до подножия горы. По поросшему кустарником и полевыми цветами склону группа поднялась до скалистых уступов. Туда медсестрам и солдатам помогли взобраться уже каким-то образом оказавшиеся наверху местные негры. Стоя на массивных каменных площадках, аборигены показали им Симонстаун и остров Роббен-Айлэнд, где располагался местный лепрозорий. С огромных валунов, окруженных полевыми цветами и кустарником, они обозревали раскинувшийся внизу город и даже различили свой «Деметрис», казавшийся с такого расстояния игрушечным. Подъем их вымотал и в то же время отвлек от насущных проблем, привел в состояние невиданного блаженства.

Вечером ощущение вины вынудило Наоми разыскать среди сидевших в кают-компании офицеров лейтенанта Шоу. Она рассказала ему о впечатлениях от восхождения на гору, причем так, чтобы сложилось впечатление, что она приняла в этом участие исключительно из энтузиазма. И с удовлетворением отметила, что перед ней снова прежний Шоу — весельчак и душа компании, а не страдающий от неразделенной любви меланхолик.

— Счастливая вы, — сказал он. — Мне, разумеется, ничего не стоит свалиться с осла, но вот с подъемом на столовую гору я экспериментировать не стал. Все утро посвятил массажу и упражнениям. И, знаете, это того стоило.

Наоми понравилась непринужденность Шоу. Он говорил совершенно обыденные и предсказуемые вещи. Ничего такого, после чего невольно захочется присесть и взглянуть на этот мир совершенно по-другому. Этот разговор отвлек Наоми от вороха собственных проблем, тяжким грузом лежащих на душе.