Дочки-матери

В конце лета 42-го я снова была в Свердловске и прибегала к Ане. Они сидели на узлах и чемоданах, через полчаса выезжали на вокзал, возвращались в Москву. Там была и Фаня, но она не возвращалась, а провожала. Я поехала с ними на вокзал, никаких машин не было. Все барахло мы тащили на себе до трамвая, а потом на перрон. Посадка в поезда тогда была неимоверна трудна. Наличие билетов ничего не гарантировало — можно было и не уехать. Я — шинель, портупея и ярость, сопутствующая характеру, когда надо что-то преодолеть — втиснулась в вагон, ворвалась в пустое купе, закрылась там и потом втащила в окно (благо, окна были тогда другие, открывающиеся) все их монатки и их самих.

С трудом я продралась через вагон к выходу (уже через дверь), и мы с Фаней, не дожидаясь отхода поезда — этого тогда можно было ждать часами — ушли в привокзальный сквер. Там Фаня сказала мне, что Лева погиб через две недели пребывания на фронте, хотя должность ему определили все же божескую — был он почтальон. Она показала мне похоронку:

«Пал смертью храбрых...» Фаня плакала. Мне было жаль ее, но я была спокойна, совсем не потрясена. Ведь я и раньше знала, что так будет. Из похоронки запомнилось, что Лева был младше мамы — год рождения 1902. Но до чего же они были все молодые, все — оппозиционеры и нет. И наивные! Много позже придет понимание, что наивность, даже доброта у многих хорошо сопрягалась (не у Левы — вечного оппозиционера) с жестокостью, пусть не личной, а только идейной. Но тогда, но втором году войны, это ко мне еще не пришло. Сегодня вдруг (вдруг? или время?) пришел вопрос: а кто Лева — русский или еврей? Вообще Алин — настоящая фамилия или псевдоним? И отчества его не знаю!