Догоняй!

Джун ускользнул из дому на рассвете. Река дремала в тумане. Он миновал ряды тихих темных лачуг, завязших в ватной дымке, пересек мост и направился в город. Несмотря на бессонную ночь, его переполняла энергия, и шел он почти вприпрыжку.

Уже оставив мост далеко позади, он хлопнул себя по лбу: деньги забыл, дурак! Как он теперь купит молоко для Акико? Метнулся было обратно и только потом вспомнил, что Акико больше нет.

А вот и сгоревшая вишня, под которой погибла Рин. Черный скрюченный силуэт с растопыренными ветвями маячит во мгле, словно привидение. «Куда путь держишь, Серизава-кун? – вопрошает мертвое дерево. – Что ты затеял?»

Проходя мимо, он старался смотреть на реку. А когда, не выдержав, обернулся, дерево уже растворилось в тумане.

Над Хиросимой занималась заря. Солнце робко выглянуло из-за горизонта, и в нежной персиковой дымке проступили силуэты уцелевших заданий. Редкие прохожие казались тенями, сбежавшими со стен. Прогрохотал трамвай, может, даже тот самый, что год назад водил папа. Они так почернели от копоти, не различишь. Зазвенел на повороте – ТРИНЬ! ТРИНЬ! – и высек из проводов шипящий фонтанчик искр. Рука Джуна, непроизвольно поднявшаяся помахать ему, замерла в воздухе. В прежние времена из окон трамвая доносился гомон – люди смеялись, болтали, ругались между собой; а сейчас все молча висели на поручнях, точно связки сушеной рыбы. Лица угрюмые, лица усталые, безразличные лица с пустыми глазами – лица живых мертвецов, забывших улечься в свои могилы.

Трамвай утонул в тумане, а Джун все стоял как дурак с поднятой рукой. Он еще постоял немного, собираясь с духом, потом опустил руку и решительным шагом пересек рельсы.

Путь его лежал через разрушенные кварталы, к пустоши, где торчала одинокая стена с силуэтами женщины и маленькой девочки, навечно запечатленными на ней. Туда, где под отравленной землей Атомный Демон делил ночлег с мертвецом, дожидаясь своего часа.

10. Суд Осириса

Сомнения начали одолевать Джуна к вечеру. Днем он парил как на крыльях, ничего не замечая вокруг, опьяненный содеянным. Ему больших усилий стоило не похвастаться Юми: «Нынче ночью я убью американца!» Но по мере того, как таял дневной свет, уступая место синим сумеркам, таяла и решимость, и то, что предстояло сделать, давило на сердце камнем.

– Он придет, – твердила мама весь вечер. – Он придет, я знаю.

Но уже поднялся над лачугой серп месяца, разлив серебро в темных водах Оты, уже засияли звезды, а лейтенант все не шел. Мама уложила Юми спать, а сама стояла на берегу, вглядываясь в ночь. Прислушивалась к каждому шороху. Повторяла упрямо:

– Он придет. Он обещал.

– Зачем он нам? – спросил Джун. – У нас теперь есть деньги.

– Неважно. Он обещал! Он должен прийти!

Он не сможет сдержать свое обещание, мамочка, угрюмо подумал Джун. Он не придет.

Они с Тэцуо разработали план вместе. Чтобы сюда попасть, лейтенанту нужно пересечь мост, и Тэцуо будет поджидать его там. Он скажет Дункану, что госпожа Серизава спьяну опрокинула свечу и спалила лачугу. Теперь она ютится с детьми в старом бомбоубежище, страдая от ожогов и голода, но он, приятель Джуна, охотно покажет господину дорогу! Если Дункан не пожелает идти в ловушку, например отдаст Ясиме консервы, чтобы тот отнес их сам, или предложит позвать врача, Тэцуо просто вонзит нож ему в грудь и скинет тело в реку. Так или иначе до рассвета американец не доживет.

– Я даже не сказала ему спасибо, – бормотала мама, поддергивая обтрепанные рукава. – Он решит, что я неблагодарная…

– Он американец, мамочка. Какая разница, что о тебе думает враг?

– Этот враг, этот американец, будь они все прокляты, единственный пожалел нас в этом проклятом городе. Кроме Рин, которой больше нет. Он лучше их всех вместе взятых! – Она кивнула в сторону поселка. – Я ненавижу его, но я обязана его поблагодарить.

В глубине души у Джуна искоркой теплилась надежда, что Дункану удастся вырваться и убежать. Возможно, даже прикончить Тэцуо и его дружков; каким бы ни был лейтенант негодяем, он все-таки не резал никого на куски…

Джун пытался задавить, погасить эту искорку. Дункан не заслуживает жалости. Может, тот приступ благородства был у него единственным. Может, за консервы он бы потребовал обычную свою плату. Может, он вообще не придет! Мало ли что человек наобещал спьяну?

Но все равно что-то точило душу, и перед глазами снова и снова вставало обугленное дерево на берегу.

– Я подожду его, мамочка, хорошо? – предложил он. – Тебе надо поспать.

– Не могу. Акико все время снится. Просыпаюсь – а ее нет!

Но в конце концов, прождав еще час или больше, мама все же вернулась в дом, легла рядом с Юми и почти мгновенно заснула.

Джун сидел на крыльце, подставляя лицо ночному ветру. Он думал об Акико, которая умерла в своей колыбельке, окруженная любовью и заботой, а не на полу с разбитым черепом и вытекающими мозгами. Дункан не позволил этому случиться. Дункан остановил Годзу, чуть не задушившего маму. Дункан собрал для них хворост. Дункан кусал маму за грудь. Дункан обещал принести консервы. Дункан ударил его ногой.