Догоняй!

Мама улеглась, раскинув руки как крылья, словно сбитая стрелой птица. Не обращая больше внимания на детей, Дункан раздернул полы ее кимоно и навалился, покрывая лицо поцелуями. Мама охнула, когда рука американца клещом вцепилась в ее левую грудь.

– Туман, – слабым голосом пробормотала она, – туман в голове… Как хорошо…

Дункан разжал руку и с неожиданной нежностью коснулся кончиками пальцев ее приоткрытых губ. Потом торопливо, чуть не срывая пуговицы, расстегнул мокрую рубашку и сбросил на пол, лихорадочно сдернул майку. В дрожащем свете одинокой свечи его мускулистый торс отливал золотом; мамино тело в распахнутом кимоно беззащитно белело.

Джун привычно закрыл Юми глаза ладонью, зажмурился сам и представил черный зев бомбоубежища и скелет офицера на кафельном полу. Меч, зажатый в костяных пальцах, ждет, когда его освободят из ножен, чтобы рассечь шею врага, выпустив дымящийся багряный поток. Ш-ШИХ-Ч-ЧВАК! – и покатится по полу голова с соломенными волосами, тараща голубые глаза в предсмертном ужасе…

Пока он тешил себя мечтами, Юми решила действовать. Изо всех силенок рванувшись из рук брата, она закричала:

– Пусти мамочку, гад! Пусти, пусти!

Джун не глядя перехватил ее поперек груди. Извернувшись, Юми укусила его за руку, а зубки у нее были остренькие. Вскрикнув, он открыл глаза, чтобы увидеть, как Дункан, посмеиваясь, стягивает с мамы штаны. Его настойчивая рука скользнула по ее животу и угнездилась между бедер. Мама вздрогнула, но продолжала отрешенно глядеть в потолок, пока его пальцы перебирали ее беззащитную плоть, словно паучьи лапки, ощупывающие запутавшуюся в сетях муху.

Над рекой натужно ухнул гром. Снова задрожали стены лачуги, листки с рисунками встрепенулись, будто хотели сорваться и унестись в грозу. А Юми все кричала:

– Пусти, пусти!

И лягала брата грязными пятками.

– Ну, бэби-сан, что ты как неживая? – бормотал Дункан, сражаясь с пряжкой ремня. – Сейчас… сейчас…

«Сначала я отрублю ему руки, – думал Джун, прижимая к себе бешено извивающуюся сестренку. – Только потом голову. Нет, сперва отхвачу кое-что другое…» Он стиснул зубы, представляя, как нож кромсает скользкую упругую плоть, и Дункан визжит как баба, и дыра у него между ног хлещет кровью. Вот как, наверное, чувствовал себя Тэцуо, расправляясь с теми, кого ненавидел!

Это наслаждение – уничтожать.

Рука лейтенанта вдруг замерла между маминых бедер. Подняв голову, он спросил:

– А что та маленькая крикунья, которую Мерфи чуть тогда не пришиб? Что-то я ее не слышу.

– Она умерла, – просто сказала мама. – Моя девочка умерла, но тебе-то что за горе?

Американец хрипло рассмеялся:

– Ну и шутки у тебя, бэби-сан! Эй, маленькая… Маленькая! – Ухмыляясь, он дотянулся до люльки и потряс ее за бортик. – Эй, просыпайся, эй!

Джун не выдержал.

– ОСТАВЬТЕ ЕЕ В ПОКОЕ! Она умерла, вы что, не видите!

Американец отдернул руку, будто обжегшись. Ухмылка сползла с его губ. В наступившей тишине слышны были только завывания ветра и неумолчный шелест ливня.

Потом Дункан хрипло произнес:

– Не может быть.

Никто не удостоил его ответом. Он сполз с мамы, склонился над люлькой и уставился на застывшее бледное личико. Потыкал пальцем в пуговку носа, в холодную щечку. Снова повернулся к маме – лицо блестит испариной, в распахнутых глазах застыл ужас, почти как в фантазии Джуна.

– У меня осталось еще двое детей, – вымолвила мама, отвечая на невысказанный вопрос. – Их тоже нужно кормить.

Дункан сглотнул, запустив руку в мокрые волосы:

– Это ведь не мы?.. Мерфи, конечно, крепко ее схватил, но…

– Ах, не переживай, – все так же равнодушно отозвалась мама. – Мы всего лишь япошки, смешные узкоглазые человечки. Одним больше, одним меньше, какая разница? Делай то, за чем пришел.

– Кем ты меня, черт возьми, считаешь? – севшим голосом проговорил лейтенант.

– Ах, разве мое мнение чего-то стоит? – Мамины губы изогнулись в ленивой пьяной усмешке. – Самое во мне ценное находится между ног. А может, ты хочешь, чтоб я снова для тебя спела? Ты да я, да мы с тобой, два конца от пояса! – Она злобно захохотала, извиваясь на полу, как змея.

Американец влепил ей пощечину. Голова мамы мотнулась, брызнув слюной с губ. Хохот захлебнулся, сменившись рыданиями. Она заколотилась затылком об пол, скрючивая пальцы и кривя рот в горестном вопле.

– Мамочка! – Отпустив сестренку, Джун кинулся к ней и обхватил за голову дрожащими руками. – Мамочка, что с тобой?

Она замотала головой, замычала надрывно. Тем временем Юми налетела на Дункана и принялась лупить его кулачками по голой спине, по плечам, крича:

– Не смей бить мамочку! Вот тебе, вот тебе, вот!

Американец сидел неподвижно, даже не пытаясь ее оттолкнуть. Наконец Юми выдохлась и отступила, тяжело дыша и воинственно сверкая глазенками. Мама притихла, лишь судорожные всхлипы сотрясали ее тело.