Догоняй!

– Ты бы не мог в другой раз, ну, нарисовать меня? С мечом в руке. Чтобы, если я умру… если проиграю войну… от меня на земле хоть что-то осталось.

Опустив голову, Джун пробормотал:

– Я не могу, Тэцуо.

Ясима нахмурился:

– Ты здорово нарисовал Сатоми и Фудзивару.

– А больше не рисую.

– Но почему?

– Не лежит душа.

Тэцуо пристально посмотрел на него, потом просветлел лицом:

– Ты прав, Джун! Сейчас время других картин и других историй. Тех, что пишутся кровью.

Оставшись один, Джун стянул майку через голову, бросил ее на землю и стал яростно разматывать бинты. Единственное, что он готов был принять из рук Атомного Демона, – это голову с соломенными волосами. И еще молоко для сестренки.

Он спешил домой, на ходу сдирая повязки. Бинты в пятнах крови летели в реку, извивались в воде белыми змеями. Пусть раны снова кровоточат! Он бы сорвал с себя и шорты, да не бежать же домой голым…

Уже совсем стемнело, когда он распахнул дверь лачуги.

– Мамочка! Юми! Я дома!

Юми выкатилась навстречу, обхватила его за ногу, прильнула дрожащим телом.

– Братик! Бра-атик! Где же ты пропадал!

Мама сидела у очага спиной к нему, прижимая к груди Акико. Она как будто вовсе не удивилась, увидев его полуголым, с грудью в порезах. Лишь промолвила равнодушно:

– А, вернулся наконец…

– Мамочка, пожалуйста, прости меня! – Джун протянул ей бутылку. – Я правда не хотел… Смотри, я принес молоко для Акико!

– Не нужно ей больше твоего молока.

Бутылка в руке налилась тяжестью. Он вдруг понял, что Акико до сих пор не издала ни звука, хотя должна бы криком кричать от голода.

Он заглянул через мамино плечо. Увидел бледное личико, усеянное лиловыми пятнами, приоткрытый ротик и синюшный язычок между беззубых десен. Глаза Акико были закрыты, словно она спала, но, коснувшись ее щеки, Джун ощутил липкий противный холод, будто до куска мяса дотронулся.

Бутылка выскользнула из пальцев и разлетелась вдребезги. Ненужное молоко разлилось по полу, поползло в щели. Встреча с Тэцуо, его пламенные речи, обещание мести – все стало пустым, неважным теперь, когда аист с черепашкой отпрянули от Акико. Он закричал, завыл в голос, ударяя себя кулаками по голове, и Юми вторила ему, причитая сквозь слезы:

– Бедная Акико! Бедная, бедная наша сестренка!

9. Разрушители миров

Той ночью дождь зарядил с новой силой.

Гром гудел без умолку, будто черти-громовики по случаю кончины Акико упились на небесах саке и в хмельном угаре лупили в свои барабаны. Ветер остервенело тряс хлипкие стены лачуги. Река шипела под тугими хлесткими струями. Вспышки молний выхватывали из мрака оливково-черные волны, катящиеся внахлест в клочьях белой пены.

Джун стоял в дверях, глядя на реку и жмурясь, когда ветер швырял ледяные брызги ему в лицо. Если Ота снова выйдет из берегов, как тогда, в сентябре, им не поздоровится. Конечно, он унесет Юми на плечах (при условии, что не навалится один из проклятых приступов), но вдруг мама не захочет спасаться? Обеих ему не вытащить…

Он закрыл дверь и устало опустился на тюфяк рядом с дрожащей Юми.

– Бра-атик, мне страшно, страшно! – тянула сестренка; ее глаза блестели в свете одинокой свечи.

Мама замерла на коленях, положив руку на край люльки и глядя на Акико, словно взглядом хотела ее оживить. Для нее сейчас не было ни разгула стихии, ни Джуна, ни Юми.

– Все будет хорошо, Юми-тян, – сказал Джун, обнимая сестренку. – Вот увидишь. Ничего больше не случи…

БАБАХ!

Конечно, это ударил гром. А вовсе не дверь распахнулась с грохотом. И не стоял перед стеною дождя лейтенант Дэн Дункан, держась за притолоку и улыбаясь, точно старый друг, по которому все успели соскучиться. Судьба не бывает так изощренно жестока.

Джун забился в угол, потянув за собой Юми. Заморгал, надеясь, что лейтенант исчезнет. Но тот по-прежнему стоял на пороге, облепленный мокрым хаки, в соломенных волосах искрились капли воды. Снова с бутылкой «Сунтори» в руке. Он зубами выдернул пробку, сплюнул через плечо и сделал большой глоток.

– Доброго вечера, бэби-сан! Приютишь, пока дождь не кончится?

Судя по его заплетающемуся языку, эта бутылка была за вечер не первой. В дом он вошел пошатываясь, вода лилась с него ручьями, глаза хищно блестели. Во всяком случае, с ним не было его дружков – возблагодарим же богов за маленькие милости.

Мама будто не слышала его. Она даже не вздрогнула, когда Дункан по-хозяйски взял ее за плечи и развернул к себе, лишь молвила равнодушно:

– Ах, это снова ты. Хорошо. У нас как раз кончаются деньги.

И сама, заложив руки за спину, распустила узел оби, пока Дункан жадно целовал ее в шею.

– Выпьешь? – спросил он, протянув бутылку. Мама, схватив ее, стала взахлеб глотать. Ее горло судорожно дергалось, виски ручьями лилось с подбородка на грудь. Дункан восхищенно присвистнул и отобрал бутылку.

– Вот что, ребятки, – обернулся он к детям, указав на них донышком, – я не буду выставлять вас за дверь. Не та нынче погодка. Просто отвернитесь, okay? Хотя чего вы там не видели, – добавил он, пьяно хохотнув, и глотнул еще.