Догоняй!

Джун обхватил голову руками, пытаясь выдавить назойливые мысли. Потом встал и тихонько прошел в лачугу. Мама спала с Юми в обнимку, постанывая во сне. Он склонился над ними, слушая их дыхание.

– Акико, – еле слышно пробормотала мама. – Акико.

Он сглотнул комок в горле и снова вышел на крыльцо. Постоял немного, а потом сорвался с места, да так, что земля брызнула из-под сандалий.

Он был у самого моста, когда массивный силуэт отделился от перил и шагнул навстречу. Джун вскрикнул, налетев на него с разбегу. От удара воздух со свистом вырвался из груди. Отлетев, мальчик упал на спину.

– Какая встреча! – Рожа Горо, украшенная новой черной повязкой, заслонила лунный свет. – А я как раз за тобой. Куда торопишься, Серизава?

– Я… я… – Он хотел сказать «я передумал», но вспомнил о ноже у Горо на поясе. – Я только хотел узнать…

– Экий ты нетерпеливый, Серизава, – ухмыльнулся Горо, будто единственным своим глазом мог видеть Джуна насквозь. – Было рисково, но мы справились. Он даже не успел выхватить пушку. Все ради тебя, Джу-тян. Ну как, готов пролить американскую кровь?

Сердце Джуна оборвалось. Значит, все. Лейтенант у них в руках. Еще вчера это известие привело бы его в восторг.

– Я… я, кажется, ногу вывихнул. – Он осторожно пощупал лодыжку. – Ой, как больно!

– Я могу ее вылечить, Джу-тян. – Одним неуловимым движением Горо выхватил нож и поднес к лицу Джуна. Лезвие хищно блеснуло во мраке. – Знаешь, может, Тэцуо ты и нравишься, но меня ты со своими девчачьими ручонками всегда бесил, – доверительно сообщил Горо. – Тебе хоть раз приходилось ими работать, принцесса Сакура? Мы с Кентой с пяти лет ходили с отцом на промысел!

– Я ри-рисовал… – пролепетал Джун, пытаясь отползти. Горо тут же прижал его рукой к земле, словно кот мышонка. Мелкие камушки впились мальчику в спину, но ладонь Горо была грубее. Не успевшие зажить порезы на груди отозвались саднящей болью.

– «Я ри-рисовал»! – тоненьким голоском передразнил Горо. – Голову отрубить врагу – это не карандашиком водить по бумаге. А скажи мне, Серизава: почему кто-то с детства должен как проклятый вкалывать, пока ты сидишь в теньке и ри-рисуешь? Почему Тэцуо ставит тебя выше нас с Кентой? Почему твое смазливое личико не обгорело, а? – Он повернул голову так, что свет луны упал на изрубцованную половину лица, а потом схватил Джуна за волосы и поднес нож ближе. – Чем ты лучше нас, а?

– Ни-ничем…

– Ответ не-неправильный, Се-се-серизава. Ты хуже нас. И, если ты подведешь Тэцуо, а я в этом не сомневаюсь… Помнишь, как он разделал ту девку?

– Я… я… – Джун стучал зубами. – Я не подведу…

Горо нехотя убрал руку и выпрямился. Джун поднялся на дрожащие ноги. Бросив на него исполненный презрения взгляд, Горо сунул нож обратно в чехол и вразвалочку пересек мост. Джун плелся следом.

– Рин, – пробормотал он, когда они проходили мимо сгоревшей вишни.

– Что? – обернулся Горо.

– «Ту девку» звали Рин. Вы с братом хорошо знали ее.

– Американская подстилка, вот как ее звали, – бросил Горо. – Так же, как твою мамочку. А ты весь в нее. Надеть платьишко – вылитая пан-пан.

Джун не кинулся на него лишь потому, что не сомневался: Горо только того и ждет. Злоба, исходящая от него, казалась физически ощутимой, как ядовитый жар «пикадона».

– Этот гад чуть не задушил Тэцуо, – пробормотал Горо, обращаясь скорее к самому себе. – Схватил за глотку и не отпускал, даже когда Кента дал ему по башке. Тэцуо легко мог воткнуть нож ему в печень, но хотел взять его живым. Для тебя! – Он оглянулся на Джуна через плечо. – Почему, Серизава?..

И тогда Джун наконец понял, за что братья Харада так его ненавидели. В глазах Горо горела дикая, звериная ревность. Неотесанный, лишенный воображения, он боготворил Тэцуо так же, как еще недавно Джун, да только проникнуть в голову своего кумира никогда бы не смог. Горо родился чернью, и даже сотни «пикадонов» не хватило бы, чтобы снести незримый барьер сословных предрассудков, отделявший его от Тэцуо, барьер, который возводился веками, когда еще прадеды их прадедов не появились на свет… И Джун, такой же простолюдин, как и они, разрушил этот барьер в несколько движений карандаша. Для братьев Харада, потерявших все, что было им дорого, Тэцуо стал огнем, горящим в равнодушной холодной тьме; они вились вокруг него, как мотыльки вьются вокруг керосиновой лампы, бестолково колотясь о стеклянный колпак, но лишь Джуна Ясима подпустил к себе, лишь ему дозволил сжечь крылья в своем ослепительном сиянии.

Как им было не возненавидеть его?

Джун даже пожалел бы Горо, кабы не грязный его язык.

– Тэцуо даст мне все, что я попрошу, – произнес он, с удовольствием отметив, как губы Горо дернулись в зверином оскале. – Может, я попрошу у него твою башку, если ты еще хоть слово скажешь о моей маме…

– Сперва сам отсеки башку янки, Серизава! – прошипел Горо. – Ну, пошевеливайся!