Договор по совести

Так начался «мельничный конфликт».
Суть его в том, что заказчик не нес никакой от­ветственности за то, будет сдан объект в этом году или в следующем, В подрядном же договоре, который подписала бригада, был указан срок сдачи. И именно эта дата определяла, выполнен бригадный подряд или нет — со всеми вытекающими отсюда последствиями, вплоть до материальных. Формально выходило: мы не выполнили подрядного договора, хотя люди
построили мельницу в рекордные сроки.
И вот стройка опустела. Большинство монтажников покинуло объект: ведь у них он не числился как вводный, таким он значился только в договоре строи­телей. И в этом — еще одна «болевая точка» бригадного подряда.
Субподрядные бригады, так же как и заказчик не несли ответственности за сдачу объекта в срок. Они выполняли лишь свои отдельные специализиро­ванные работы.
Только мы одни отвечали за все.
«Подрядный договор сорван!»
Промолчи я тогда, и эта оценка оказалась бы окончательной. Но я не промолчал. Позвонил в Моск­ву — в Совмин, объяснил все заместителю Председа­теля Совета Министров СССР В. Э. Дымшицу.
Через два дня после этого разговора «скорая по­мощь» увезла меня в больницу с сердечным присту­пом.
Но звонок в Москву помог многое поставить на свои места. Срок ввода мельницы был перенесен на первый квартал 1978 года, признали и рекордные ре­зультаты нашей работы…
Мельницу приняли в конце марта 1978 года. Вра­чи разрешили мне участвовать в митинге, посвящен­ном пуску предприятия, где предстояло выполнить почетную миссию — вручить символический ключ ди­ректору комбината. Положительные эмоции полезны для сердца, считали врачи.
Приготовили неожиданный сюрприз работники мельницы — привезли с хлебозавода свежий, еще пы­шущий жаром, только из печи хлеб из первой мур­манской муки. Досталось его понемногу всем — и членам Государственной комиссии, и тем, кто трудил­ся на мельнице. Особый вкус был у этого «трудного» хлеба.
И все-таки… Когда мы заключали новый договор на строительство одного из объектов комбикормового завода, три человека отказались подписать договор — проголосовали против. Так отозвался «мельничный конфликт» на бригадном подряде.
В тот самый предпоследний январский день, ког­да на мельницу прибыл представитель Государствен­ной комиссии, появилась там и группа творческого объединения «Экран».
Был задуман фильм о строителях Мурманска, первыми в стране внедривших подряд на возведении промышленных объектов.
Группа, возглавляемая режиссером Н. А. Собо­левой и сценаристом, комментатором Центрального телевидения Ю. Н. Мироновым, должна была зафик­сировать триумф бригадного подряда.
Пуск мельницы! Овации! Цветы победителям! Полная, окончательная, прекрасная победа!
Но жизнь распорядилась по-своему. Пуск мельницы и счастливые лица рабочих и инженеров плен­ка запечатлела. Но не было триумфа бригадного подряда, не было победы коллектива. Комиссия, что­бы подтвердить этот факт, не явилась.
И Миронов с Соболевой стали перед выбором: уезжать домой или продолжать съемки?
И что снимать? Никто не мог предсказать, что будет дальше. Авторы фильма — подлинные бойцы в . искусстве — приняли единственно верное решение: снимать жизнь как она есть.
Когда всем уже стало ясно, что мельница прини­маться не1

будет, страсти накалились до предела. Группа же продолжала работу: перед ней чуть ли не ежеминутно разворачивались самые острые произ­водственные ситуации, появлялись все новые и новые лица. Когда уже не осталось ни одного сомневающе­гося в том, что комиссия не приедет, Ю. Н. Миронов прямо из прорабской стал звонить в Москву в Ми­нистерство заготовок, требовать прибытия в Мур­манск комиссии для серьезной и обстоятельной ра­боты по приемке уже практически действующей мельницы.Это происходило в то время, когда местные руко­водители уже смирились с положением: год в запа­се— не так уж и плохо.
Поскольку в объектив попадали самые острые и не всем приятные эпизоды, деятельность киногруппы встретила неодобрение у хозяйственных руководи­телей.
Съемки прекратились. Тогда Ю. Н. Миронов вы­летел в Москву и привез официальное разрешение доснять фильм, который позднее был показан по Центральному телевидению.
Мне часто задают вопрос: означает ли название киноленты «Дело не в премии» несогласие с концеп­цией известной картины «Премия»?
Этот вопрос мне напомнил разговор с одним из бывших партийных руководителей Мурманской обла­сти. Во время истории с мельницей он заявил так: «Слушай, Сериков! Вот ты за премию бьешься. А По­тапов — он настоящий советский человек — от нее, наоборот, отказывался». На что я ответил: «Дело не в премии. А в том, чтобы труд оценивался по заслу­гам. А Потапов был вовсе не против премии. Он был против уравниловки и фикции».
На стройку я больше не вернулся: врачи катего­рически запретили мне беспокойную работу. Сердце требовало отдыха — сказались 27 лет бригадирства, хотя пролетели они как один день. Хватило всего — и радостей и горестей.
Всю свою жизнь я провел в полном смысле сло­ва на строительных лесах. Сколько требовалось сил и нервов, до предела напряженного труда, чтобы рос­ли новые здания, заводские корпуса…
Почему же от строителей до сих пор нередко тре­буется это высшее напряжение сил? «Почему,— спро­шу я вслед за бригадиром Потаповым из фильма «Премия»,— мы должны быть героями, чтобы рабо­тать нормально?»
Дисциплина, знания, порядок — вот что требуется в нашем строительном деле.
Помню, в 1945 году я какое-то время исполнял обязанности замкового. Есть такая военная специаль­ность в артиллерии.
Так вот, там скорострельность пушки зависела от действий боевого расчета. Каждый из нас, согласно инструкции и отведенному ему времени, точно вы­полнял определенную операцию. Ящичный открывал ящик и подавал снаряд заряжающему, заряжающий одним движением вталкивал его в ствол, я молние­носно закрывал замок, а наводчик в считанные се­кунды наводил орудие на цель и по команде коман­дира расчета производил выстрел.
Все в совершенстве знали свое дело и норму времени на операцию. Достигались эти до автоматизма отработанные действия высокой сознательной дисцип­линой и ежедневным напряженным трудом.
На «гражданке», когда жизнь заставила перечи­тать массу различной экономической литературы, я с удивлением обнаружил, что нам, молодым и далеким от науки солдатам, нужно было то же, что и производственникам; четко поставленная цель, точ­ные стандартные инструкции, нормирование опера­ций…
И все-таки… Порядок порядком, но есть еще и обычная человеческая совесть. Это, думаю, главное.
Равнодушие опасно во всех своих проявлениях, оно, как ржавчина, разъедает человеческую личность. Сегодня мы спокойно смотрим, как наш товарищ вы­носит со стройки пару досок («Подумаешь, мелочь…»), завтра отмахнемся от чужой беды («Я же не солнце — всех не обогрею!»). Потом вообще при­выкаем, что лучше «не высовываться» — так оно спо­койнее.
«Тебе что, больше всех надо?» — иногда спраши­вают у человека, вкладывая в этот вопрос неодобри­тельный смысл.
Если человек не обыватель, он отвечает гордо: