Договориться с народом. Избранное (сборник)

А скоро подоспела и горбачевская «перестройка». Я давно осознал необходимость преобразований в стране и саму идею совершенствования нашего строя поддерживал. Но курс, проводившийся Горбачевым, рано стал вызывать у меня сомнения. Особенно меня встревожило сообщение о встрече Горбачева с Рокфеллером и другими руководителями Трехсторонней комиссии – этой важной структуры «мировой закулисы» (или, как утверждают некоторые исследователи, невидимого мирового правительства). На встрече было решено, что советская экономика будет встроена в мировую экономику. Это была ложь, потому что экономика СССР давно была встроена в экономику мира. Наша страна экспортировала сначала зерно, меха и произведения искусства, чтобы закупить оборудование, а затем продавала нефть и газ, чтобы купить хлеб и разное оборудование. Значит, на встрече шла речь о сдаче нашей экономики на разграбление иностранным капиталом. И я выступил с рядом статей по ключевым проблемам «перестройки» с показом ошибочности их официального толкования. Например, Горбачев провозгласил линию на интенсификацию производства. Казалось бы, совершенно правильную, эффективность нашего производства в рамках отдельного предприятия была крайне низкой по сравнению с лучшими предприятиями Запада. (Но эффективность общественного производства в масштабах страны была у нас неизмеримо выше, о чем горбачевцы умалчивали.) И я опубликовал статью «Какая интенсификация нам нужна?», в которой проводил простую мысль: если в организме человека заставить сердце, печень и другие органы работать с предельной интенсивностью, то его сразу же кондрашка хватит. Нужно интенсифицировать работу не отдельных звеньев народнохозяйственного организма, а целых технологических цепочек. В противном случае массовыми станут явления, с которыми мы сталкивались и раньше: работники предприятия, выпускающего полуфабрикат, перевыполняли свои планы, а другое предприятие, на которое поступала их продукция, не знали, что делать с этим «подарком». Их мощности не позволяли его реализовать, у них не было достаточного количества комплектующих и пр. В итоге «перевыполнение плана», а в новых условиях – «интенсификация» выливались в излишнюю трату ресурсов на изготовление ненужной продукции. Несколько таких моих статей, показывавших, по меньшей мере, непродуманность ряда конкретных направлений «перестройки», думаю, внесли свой вклад в выработку правильной оценки разрушительной стратегии горбачевцев.

Но «ЛР» так и оставалась для меня, выражаясь языком альпинистов, непокоренной вершиной. Правда, она упоминала обо мне в связи с тем, что я стал принимать некоторое участие в мероприятиях Союза писателей России. Так, в июне 1987 года проходили Дни советской литературы на Курской земле и выездной пленум Совета по очерку и публицистике. В Курск приехала большая группа писателей во главе с главным редактором «Литературной России» Михаилом Колосовым. Мне было поручено выступить на Совете с сообщением о современном состоянии российской публицистики. За этим последовали Овечкинские чтения (в память об известном, но уже покойном, публицисте). После завершения официальной части участники разъехались по градам и весям области для выступлений перед тружениками заводов и полей. У меня было довольно много выступлений в разных местах, но особенно запомнилось мне приглашение прочитать лекции по древнерусской иконописи в санатории ЦК КПСС Марьино (я был лектором общества «Знание» и коробочки со слайдами захватил с собой). Располагался санаторий в бывшем имении князя Барятинского, победителя Шамиля. Приняли меня в санатории с почетом и отвели мне гостевые покои. Только тут я почувствовал обстановку комфорта, в какой жила до революции российская аристократия. Покои были «трехсветные» (то есть высотой то ли в два очень высоких, то ли в три обычных этажа) и состояли из кабинета, спальни, приемной и вспомогательных помещений, с отдельным выходом в сад (а дело было в разгар лета). Роскошью и комфортом я никогда не был избалован, парадные залы видал только в музеях, в зарубежных суперотелях не останавливался. Но, думается, более тщательно продуманного устройства помещений для почетных гостей просто невозможно представить. Русские архитекторы в провинции умели создавать такие шедевры, в которых красота без помпезности сочеталось с предельным вниманием к потребностям заказчика. Кстати сказать, рядовые отдыхающие – партработники на уровне инструктора ЦК – жили в обычных комнатках и, возможно, даже не подозревали о существовании гостевых покоев. Зато все остальное в смысле культуры обслуживания было на высоте и даже, по-моему, с некоторым перехлестом, официантки в столовой всякий раз сами предлагали дополнительно какое-нибудь вкусное блюдо (будто от этого зависела их зарплата). А в целом время, проведенное в Марьине, запомнилось мне как «неделя пребывания в земном раю».