Договориться с народом. Избранное (сборник)

И последнее замечание Мережковского, имеющее отношение к образу Чичикова. Как уже отмечалось выше, по мнению Мережковского, вся жизнь и все творчество Гоголя были борьбой с чертом. Гоголь хотел посмеяться над чертом и сделать так, чтобы и читатели видели в черте лишь осмеянного им карлика. И он полагал, что преуспел в этом занятии. Но все оказалось иным.

«Гоголь… не увидел или только не хотел, не посмел увидеть в Чичикове своего черта, может быть, именно потому, что Чичиков еще меньше «отделился от него самого и получил самостоятельность», чем Хлестаков. Тут правда и сила смеха вдруг изменили Гоголю – он пожалел себя в Чичикове: что-то было в «земном реализме» Чичикова, чего Гоголь не одолел в себе самом. Чувствуя, что это во всяком случае необыкновенный человек, захотел он его сделать человеком великим: «Назначение ваше, Павел Иванович, быть великим человеком», – говорит он ему устами нового христианина Муразова. Спасти Чичикова Гоголю нужно было во что бы то ни стало: ему казалось, что он спасает себя в нем.

Но он его не спас, а только себя погубил вместе с ним. Великое призвание Чичикова было последней и самой хитрой засадой, последней и самой соблазнительной маской, за которой спрятался черт, подлинный хозяин «Мертвых душ», подстерегая Гоголя».

Лишь «когда Гоголь, не умея отделить святое от грешного в своем искусстве, в своей плоти, от всего отрекся, проклял все, сжег все, – тогда вдруг почувствовал, что исполнил волю не Божию, совершил преступление, кощунство, которому нет имени, – похулил в святой плоти Дух Святой: «Вот, что я сделал! хотел было сжечь некоторые вещи, а сжег все. Как лукавый силен! – вот он до чего меня довел».

С нечистой силой лучше не связываться, тем более не играть с нею, как сыграл (причем удачно, прибегнув к помощи Божией) один из героев «Вечеров». Гоголь, пытавшийся смеяться над чертом, потерпел крах. Черт вовсю посмеялся над ним.

А завершил Мережковский свое исследование творчества Гоголя вопросом, на который, как я представляю, даже некому ныне отвечать:

«Будьте не мертвые, живые души» – это последний завет Гоголя всем нам, не только русскому обществу, но и русской Церкви.

Что же нам делать, чтобы исполнить этот завет? Одни говорят: нельзя быть живым, не отрекшись от Христа, другие: нельзя быть христианином, не отрекшись от жизни. Или жизнь без Христа, или христианство без жизни. Мы не можем принять ни того, ни другого. Мы хотим, чтобы жизнь была во Христе и Христос в жизни. Как это сделать?

Гоголю на вопрос этот Церковь ничего не ответила. Может быть, тогда еще не исполнились времена и сроки. Но теперь они исполняются.

Пусть же Церковь ответит. Мы спрашиваем».

Ну, и под конец признание самого Гоголя в том, что «Мертвые души» – это карикатура и его собственные выдумки, не имевшие ничего общего с действительностью. Известен, например, рассказ Гоголя о том, как он читал Пушкину первые наброски «Мертвых душ», для коих все персонажи прямо слепились из собственных отрицательных свойств автора. Пушкин сначала очень смеялся, но под конец чтения сделался мрачен: «Боже, как грустна наша Россия!» Гоголь продолжает: «Меня это изумило. Пушкин, который так знал Россию, не заметил, что все это карикатура и моя выдумка!» По поводу последней фразы Александр Привалов добавляет: «Ну, что заметил и чего не заметил Пушкин – особь статья (на иной-то взгляд, чтобы написать о Пушкине приведенную фразу, нужна была какая-то совсем уж младенческая наивность), но гоголевские персонажи, кажется, и вправду высмотрены автором внутри себя».

Гоголь, Чичиков и христианский идеал