Аналогия еще более усиливается, если мы вспомним, что айны, прежде чем убить жертвенного медведя, подвергали его всяческим насмешкам, раздражали его. Дети и подростки кидали в животное камни и дротики. И лишь затем разъяренного окровавленного зверя душили, просунув его голову меж двух бревен. В пещере Трех Братьев имеются хорошо известные изображения медведей, в которых летят камни и стрелы и из пасти и носа которых потоком льется кровь. Очень возможно, что здесь изображено жертвоприношение медведя по сходному с современным айнским обряду.
Но сохранение обряда у айнов и гиляков вовсе не значит, что и объяснения его сути дошли до нас в неизменном виде. Обитатели Курильской гряды и Сахалина не в состоянии разумно объяснить, зачем они мучают и без того обреченного на жертву и притом весьма почитаемого, в принципе, зверя. «Таков обычай», – отвечают они на все расспросы этнолога. Да и то, что дух принесенного в жертву медведя идет к Великому Духу гор, не есть ли позднейший домысел?
Обряд избиения медведя, появляющийся в верхнем палеолите, не мог не иметь тогда ясного и хорошо сознаваемого людьми смысла. Скорее всего, он как-то был связан с идеей страдания Высшего Существа за грехи людей, он был ритуальным воспроизведением какого-то божественного события, бывшего «во время оно» и связанного со страданием Бога.
Событие давно забыто гиляками, ритуал превратился просто в жестокий обычай, а убитое животное уходит теперь к горному духу, чтобы помогать племени в охоте в наступающем году. Но повсеместный страх и уважение, связанные с медведем по сей день среди народов Северной Евразии, указывает нам на значительно более важную роль, игравшуюся этим животным прежде. В палеолитической живописи изображения медведей редки – он, видимо, не входил в число жертвенных животных заупокойного культа, а имел отношение к миру живых. Но там, где медведь все же изображается, он часто имеет элементы иных животных – то морду волка, то хвост зубра. Встречаются и изображения людей в шкурах медведей, с медвежьими головами. Древний художник как бы старался сказать, что почитается не медведь сам по себе, но существо, им отображаемое, и потому нет ничего предосудительного в смешении черт, присущих различным животным, а то и человеку. Это последнее особенно знаменательно. «В нашем распоряжении есть достаточно свидетельств палеолитического искусства, чтобы высказать, по крайней мере, предположение, что охотники и художники… почитали в образе медведя какую-то высшую силу или существо…», – подчеркивает Дж. Марингер.[202]
Если останки медведя редко встречаются в могилах кроманьонцев, то старая символика рогов продолжает связываться с заупокойными представлениями. Отношение к рогу как к символу божественного могущества перешло на бивни и даже иные кости скелета мамонта, который поражал древнего человека своей мощью еще более, чем зубр или олень. Но там, где мамонтов нелегко было поймать, приходилось ограничиваться рогами оленя, горного козла, а то и газели (Передний Восток). На пространствах французского Центрального Массива, где из-за сложного пересеченного рельефа мамонты были редки, в захоронениях обычно встречаются черепа и рога благородного или северного оленя. Они сопутствуют в вечность не только мужчинам охотникам, но и женщинам (пещера
Однако ни древний культ медведя, ни рога оленей и бивни мамонта в могилах соплеменников не могли полностью успокоить рвущуюся за пределы этого земного и временного мира душу человека верхнего палеолита. Быть может, его предельные ожидания и упования сохранила для нас удивительная пещера Ляско (