Период создания «священных поселений», «жреческих городов», таких как Чатал Хюйюк, Хаджилар, Лепеньски Вир (
Раскопки К. Кэньон в Иерихоне дали сенсационный результат. Она раскопала цитадель протонеолитического времени, воздвигнутую в начале VIII тысячелетия до Р. Х. Поселение, насчитывавшее от двух до пяти тысяч обитателей, защищал копанный и укрепленный ров шириной в 8,5 метра и глубиной в 2,1 метра, крепостная стена трехметровой толщины и башня, сохранившаяся на высоту 8,1 метра, с диаметром у основания в 12 метров. На случай осады городок был снабжен цистернами для хранения питьевой воды. Современная Иерихону протонеолитическая Бейда также была защищена массивными каменными стенами. Конечно, фортификационные сооружения можно объяснить чисто утилитарно – богатство отдельных благоприятно расположенных поселений возрастало, и их обитателям надо было обезопасить себя от грабителей номадов. Но смысл крепости глубже чистой экономики. Поселение имело абсолютную священную ценность для его жителей. Им просто некуда было уходить. Здесь покоились кости предков, здесь родовые храмы-жилища были освящены многими веками домашних священнодействий. Когда археологи встречаются с фактом завоевания такого города – родового святилища, они, как правило, видят убедительные следы жестокого и кровавого боя и все уничтожающего пожара. Так погиб и протонеолитический Иерихон, так – через несколько тысячелетий – пал и знаменитый Чатал-Хюйюк. Защищая родовые святыни, люди не жалели своих жизней.
В VII и VI тысячелетиях до Р. Х. почитание рода вполне сохраняется, но растет и значение Божественного Творца. Его образы в виде крупных копытных занимают главное место в святилищах. Появляются и изображения Небесного Бога в человеческом облике. Люди как бы вновь вспоминают и громадную дистанцию между собой и своим Творцом, и расстояние между совершенным, богоподобным человеком и реальностью человеческого несовершенства и неподобия. Осознание этой дистанции и побуждает, должно быть, жителей неолита отделить вновь, как в палеолите, священное от профанного, объект упований и молитв – от грешной повседневности. Отделяются не только святилища, но и те, кто служат в них. Умершие, очень возможно и из других поселений, приносятся и предаются земле под полом святилищ и иных построек священного города, а живые далеко не все могут жить в нем, но только «чистые», «посвященные Богу».
В дальнейшем переживание собственной нечистоты и греховности продолжает углубляться. Святилище преображается в храм, отделенный от жилища, часто поставленный на специальное искусственное возвышение или естественный холм. Таковы, например, храмы Месопотамии IV тысячелетия в Эль-Убейде и Эриду. Но, с другой стороны, топографическое соединение священного участка и храма на нем с профанным поселением позволяет людям приблизиться к храму. Противопоставление «священного города» и «профанной деревни» исчезает. Возникает город, стягивающий население как можно ближе к священной земле теменоса.
«Ученые ныне согласны в том, – указывал Мирча Элиаде, – что древнейшие города возникли в местах совершения постоянных священнодействий (in ceremonial complexes)».[286]
Паул Уитли на множестве примеров показал, что древнейшие города строились вокруг святилищ и что первоначальное значение города было религиозным и в Месопотамии, и в Китае, и в Египте, и в Центральной Америке. Города возникали «вблизи таких священных местностей, осей мира, где казалось наиболее возможным связать воедино землю, небо и преисподнюю».[287]Такой город дошел от V–IV тысячелетий до Р. Х. до наших дней. Повсюду в мире можно видеть, что стоящие на центральных площадях старинных городов храмы являются градоорганизующей осью, от которой разбегается сеть улиц и переулков. Храм зримо стягивает к себе город, напоминая, что когда-то город возник не только