Доисторические и внеисторические религии. История религий

Святилища, или, иначе говоря, особые священные, посвященные Богу или богам пространства, появляются в первых же известных нам жилищах. В круглых домах Лепеньского Вира, протонеолитического Иерихона, Эйнаны достаточно легко выделяется пространство вокруг очага и сектор от очага до противоположной от входа стены, особенно богатые предметами, имеющими религиозное значение. «Знаками присутствия внечеловеческих сил в помещениях, обычно служивших жилищами или предназначавшихся для других бытовых целей, были различные изображения и естественные предметы – фигурки животных на ранних этапах, особенно их головы и рога, сосуды в виде фигур животных или людей, статуэтки, камни необычной формы и проч. Близкий набор реалий обнаруживается в погребениях», – указывает исследователь религии неолита Елена Антонова.[274]

Среди палеоантропологов распространено мнение, что долгое время святилище – теменос (от греч. τέμενος – священное место) не отделялось от жилых помещений, но располагалось непосредственно внутри них. На одном и том же очаге готовили пищу и приносили жертвы, рядом со скамьями, на которых спали живые, стояли на полках черепа умерших предков. Священный и обыденный, профанный[275] миры совмещались. Сознание древнего человека еще не навыкло якобы отличать чистое от нечистого.

То, что в тысячелетия протонеолита и докерамического неолита (10–6,5 тысячи лет до Р. Х.) в жилых постройках часто размещались домашние святилища, неоспоримо. Но нельзя забывать, что задолго до неолита, и в среднем и в верхнем палеолите, культовые пещеры очень часто имели чисто религиозное назначение и не использовались для жилья. Скорее мы можем отметить, что с переходом к оседлому строю жизни меняется и представление людей о своем быте. Он в значительной степени освящается, перестает противополагаться «священному». Это не «неразвитость» сознания, но скорее этап развития, некоторая «антитеза» палеолитической религиозности, о содержательном смысле которой мы можем только догадываться. Видимо, как и сам переход к оседлости, расширение сакральной[276] сферы в начальный период неолита было связано с миром предков. Переживание рода как священного целого заставляло хоронить предков под полами жилищ, выставлять их черепа близ очага. Это же переживание делало жилище теменосом, священным пространством.

Однако если дом в века перехода к неолиту и стал святилищем, то святилищем особенным, родовым. Не в том смысле родовым, что тут священнодействовали только члены родового коллектива, но в смысле объекта священнодействия. В домах мы крайне редко встретим головы быков и баранов, вмонтированные в стены. Ниша с камнем – апофатической[277] иконой Бога – также не является обычным элементом интерьера натуфийского или дунайского жилища. Вокруг очага-алтаря в домах нередко стоят крупные камни, но их множественность и соседство с могилами предков указывают скорее на связь с умершими и погребенными тут родственниками, нежели на образ Бога-Творца. В доме чтят именно род отцов своих, черпают силу, обращаясь к предкам с молитвой и жертвой. Но уже и тогда в поселениях людей неолита, скорее всего, существовали специальные храмы, где искали связи и единства не с родом только, но с Самим Творцом жизни. В настоящее время среди исследователей древних религий достаточно распространено различение между храмом и святилищем, предложенное У. Лэмб. Изучая неолитические поселения Малой Азии, она указывала, что святилище связано с постройками иного, не культового назначения, входит в их состав, является их частью, в то время как храм противопоставлен дому, как священное – профанному.[278]

Мы уже говорили о двух храмах Иерихона («докерамический неолит В»), о «трехнефной» постройке Бейды, о маленьком храме Ганджадара.[279] В них, видимо, совершались какие-то обряды, значимые для всего сообщества поселян, связанные с поклонением не предкам, но Творцу. Очень вероятно, что обряды и богослужения в этих первых, специально построенных храмах включали приготовление и преломление освященного хлеба, вспомним зернотерки и зерновые ямы иерихонского храма «мегаронного» типа.

Зерно, семя жизни, ассоциировалось не с землей, где оно прорастало, но с Небом, которое его даровало. Приготовление муки, растирание зерен символически уподоблялись половому акту Неба и Земли, в которых пестик и ступка оказывались знаками мужского и женского креативных органов.[280] Потому-то ступку ставили на могилу как надгробье – она была образом возрождающей стихии земли, а сложенное из пестов изображение человека (Эйнана, жилище № 26/3) знаменовало силу божественной жизни, сходящей с Неба и оплодотворяющей землю.