Дойти до перевала

Костенко указал рукой на заросли падуба, оккупировавшие лесную прогалину метрах в тридцати от стоянки разведчиков.

— Дэсь там. Рацию развернули, антенну закинули. Сказав, что як будэ связь — вин доложить, и сводку послухае. А вось и вин сам! — И точно, из елового подлеска вышел лейтенант, таща на плече ящик с радиостанцией и сматывая антенну.

— Ну? — Спросил Савушкин и, ещё до того, как лейтенант ответил — понял, что сеанс связи не состоялся.

Котёночкин покачал головой.

— Не ответили. Не мудрено, почерк у меня не как у Женьки, да и перерыв в связи… В общем, надо к повстанцам, там наверняка есть кто-то от нашей конторы. Доложим, тогда поверят.

— А сводка?

Котёночкин пожал плечами.

— А что сводка? На Рижском направлении — поиски разведчиков. Ну и всякий ливер про перешедших на нашу сторону немцах и победах наших лётчиков и моряков.

Савушкин угрюмо бросил:

— Стало быть, скисло наступление…. А что главная квартира фюрера?

Котёночкин, смутившись и опустив глаза, ответил, сбиваясь:

— Нет приёма, горы…

Савушкин кивнул.

— Хорошо. Ладно, хлопцы, Первушин со своими словаками немцев выпустил на волю, значит, надо собираться и двигать. Сегодня хорошо бы добраться до Банской… Грузимся!

Когда Некрасов с Костенко отошли к лагерю вокруг «блитца» и бодро начали грузить имущество в кузов грузовика — Савушкин негромко спросил у лейтенанта:

— Варшава?

Котёночкин потупил голову.

— Сегодня повстанцы капитулировали. Немцы на всех частотах празднуют….

Савушкин с горечью в голосе произнёс:

— Два месяца псу под хвост! Сколько жертв, сколько разрушений, сколько пролитой крови — и всё впустую! — Помолчав, добавил: — Нам надо срочно в Банскую. Наши что-то замышляют в Венгрии, но это не самое главное. Самое главное — что немцы об этом ЗНАЮТ….

Котёночкин кивнул.

— При штабе повстанцев должны быть наши. Доложим.

От машины им помахал рукой Костенко.

— Готово, товарищ капитан! Можно йихаты!

Савушкин вздохнул. Вот и кончается их вольное казацкое житьё, время их невозбранного самостийного злодейства. Теперь все злодейства — исключительно по команде Баранова. Дело за малым — добраться до Банска-Бистрицы и убедить начальство, что они живы-здоровы. Ну а заодно и поведать Москве о диверсантах с радиомаяком и о трепетно о них заботящихся офицерах абвера — которые слишком хорошо знали о том, о чём им знать было совершенно не положено…

Глава двадцать первая

О том, что ошибаются те, которые думают, что нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Есть! Это — дождаться…

— «По сведениям, полученным из достоверного источника, группа капитана Савушкина пропала без вести двадцать первого сентября близ Нитранского Правно. Предположительно погибла в результате боестолкновения с боевой группой дивизии СС «Хорст Вессель». И подписано — Трегубов. Что вы на это можете сказать? — на Савушкина из-под козырька полевой фуражки смотрели бесцветные равнодушные глаза человека, уже принявшего решение и теперь просто «отрабатывающего номер»

Капитан тяжело вздохнул.

— Могу сказать, что не знаю, кто такой Трегубов. До двадцатого сентября нашим командиром был подполковник Баранов, начальник второго управления Разведупра Генерального штаба РККА. Да, мы перестали выходить на связь с центром после двадцать второго сентября — мы проводили поиск, в котором потеряли радиста вместе с рацией и последующую неделю не могли установить связь с Большой землёй. Как только нам удалось добыть рацию — мы немедленно вышли на связь. Мы не погибли, мы живы и располагаем важными сведениями, которые надо срочно довести до Москвы.

Собеседник Савушкина кивнул.

— Предположим. Кто это может подтвердить, кроме членов вашей группы? И почему у вас нет никаких документов — вообще никаких? Ладно, у вас нет красноармейских книжек — по вашей версии, вы разведгруппа, у которой их и не может быть. Но хотя бы немецкие? Их-то у вас почему нет?

Савушкин вздохнул.

— Документы мы уничтожили — группа была разоблачена, и нам пришлось уходить со стрельбой. Поэтому документы организации Тодта, по которым мы въехали в Словакию, пришлось сжечь. Они нас только изобличили бы при встрече с патрулём полевой жандармерии. А подтвердить мою личность может капитан Первушин, с бойцами которого мы взорвали мост на Гроне неделю назад. Я служил с ним в двести восемьдесят четвертом стрелковом полку под командой майора Лиховертова, на Юго-Западном фронте, в сорок первом. Вместе мы, правда, служили недолго, но он меня сразу признал, как только увидел. Он подтвердит, что я — это я.

Допрашивающий Савушкина офицер скептически покачал головой.

— Личность капитана Первушина… хм… весьма подозрительна. Он добровольно сдался в плен, будучи не ранен и не контужен, после чего, пробыв в плену почти два года, живым и здоровым вступил в ряды бригады «За свободу славян». Нам ещё предстоит выяснить, что он делал эти два года, и кому на самом деле служил…. Так что его слова недорого стоят.

Савушкин развёл руками.

— Тогда больше некому.

Его собеседник кивнул.