Дойти до перевала

Савушкин, догадываясь, что всё это неспроста, пояснил:

— Это наш радист, сержант Евгений Строганов, он погиб двадцать второго сентября близ Нитранского Правно, там и похоронен. Я об этом на допросе вам докладывал…

— Я понял. Хорошо, пока можете отдыхать. — Следователь сложил бумаги в полевую сумку, встал и, предваряя написанный на лице Савушкина вопрос — произнёс:

— Наши словацкие товарищи передали розыскной лист, захваченный вчера у патруля немецкой полевой жандармерии. Это первый документ по вашему делу, который я получил.

— Но он же свидетельствует в нашу пользу! — не сдержался Савушкин.

— Косвенно. Он подтверждает ваши показания в части вашей… хм, так сказать… службы у немцев. Всё остальное — послезавтра.

Котёночкин, волнуясь, указал на окно.

— Товарищ майор, на юго-западе второй день громыхает. Послезавтра здесь могут быть немцы…

Следователь покачал головой.

— Нет. Не волнуйтесь, повстанцы получают необходимые подкрепления. Ситуация сложная, но управляемая. Ждите, послезавтра у вас — очень важный день. Очень! — С этими словами следователь вышел из камеры, замок в двери ржаво проскрипел свою обычную партию — разведчики же весьма воспряли духом.

— А что он про подкрепления говорил? — спросил Котёночкин.

Капитан улыбнулся. Эх, молодость….

— Спишь ты, Володя, сильно крепко. Прям как спящая царевна…

— И что?

— И то, что если бы ты эти две ночи не дрых, как пшеницу продавши, то слышал бы то, что слышали мы все.

— Самолёты? — догадался лейтенант.

Савушкин кивнул.

— Они. Немного южнее Банской. Садились где-то километрах в двадцати. В прошлую ночь где-то полсотни бортов село, в эту — вся сотня. Я думал, это немцы, но, похоже, ошибался, и майор только что это подтвердил. Наши перебрасывают в Словакию помощь. Думаю, что кроме амуниции — которой тут и так хватает, чехословацкая армия была запасливой — была также переброска каких-то частей.

Некрасов скептически произнёс:

— Да войск тут и так полно… Пока от того Бадина до Банской доехали — кого только ни повстречали…. Да и в самой Банской войск хватает, вся площадь в пушках…

— Ладно, посмотрим. Два дня потерпим, а там видно будет…

Двое суток прошли в тягостном ожидании. Допросов больше не было — видно, давешний следователь с трудом, но расстался со своей версией прибытия группы Савушкина в Банска-Бистрицу, и, хоть и не без изрядных усилий, но вычеркнул их из списка потенциальных немецких диверсантов; артиллерийская канонада, три дня грохотавшая на юге стихла, похоже, немцев действительно отбили. Поскольку вызовов на допросы больше не было, Савушкин решил, дабы зря не терять время и не позволять личному составу впасть в лень, уныние и безделье — устроить им и заодно себе краткосрочные курсы венгерского языка, благо, лейтенант Котёночкин достаточно неплохо знал предмет. Некрасов и Костенко поначалу весьма скептически отнеслись к этой идее своего командира, но в армии не принято манкировать приказами — и они, хоть и с явным нежеланием, взялись за изучение этого довольно экзотического языка. И вскоре из их камеры стали доноситься звуки, поначалу весьма тревожащие очередную смену конвоиров и охранников — все эти «Köszönöm szepen», «Jó napot kívánok», «Viszontlátásra»[68] изрядно настораживали добродушных словацких крестьян, недавно одевших солдатские шинели. Их родители отлично помнили кнут венгерского помещика, и эта генетическая память заставляла солдат с откровенным неприятием относится к звукам венгерской речи, внезапно зазвучавшим на словацкой гауптвахте из уст непонятных людей, одинаково хорошо говорящих по-русски и по-немецки …

Сам Савушкин с удовольствием взялся за изучение мадьярского наречия; понятно, всерьез выучить язык им не удастся, но хотя бы сотню ключевых фраз выучить — вполне по силам. А ничто так не помогает отвлечься от мыслей об идиотском плене, как все эти «Baszom az anyat, baszom az istenet, baszom a Kristus Mariat, baszom az atyadot, baszom a vilagot!»[69], которые Котёночкин считал нужным выучить прежде всего, потому как хорошенько выругаться — всегда полезно, что по-русски, что по-венгерски…