Доказательства вины. Белая ночь

Это необязательно должен быть кто-то особенно симпатичный. Он необязательно должен вам нравиться. Вам даже не нужно желать с ним работать. Возможно, вам даже захочется врезать ему по носу. Иногда хорошая плюха тоже приводит к подобным отношениям.

Так у меня, например, с Марконе. Я терпеть не могу этого скользкого ублюдка. Но я его понимаю. Он держит свое слово. Я могу ему доверять — по крайней мере, в том, что он будет холоден, яростен и опасен. Еще как опасен. Приятно знать, что можно доверять хоть в чем-то. Вот такие у нас с ним отношения.

Даже тень Ласкиэли представляла для меня гораздо большую опасность, чем Марконе, но из этого вовсе не следует, что я не могу восхищаться ею, вполне осознавая исходящую от нее угрозу. Из этого не следует, что я не могу испытывать некоторого сочувствия к той, чей образ существования связан с таким чудовищным одиночеством.

Жить гораздо проще, когда ты можешь отмахнуться от остальных, как от монстров, демонов и прочих жутиков, которых надо бояться и ненавидеть. Дело только в том, что это невозможно сделать, не превратившись хотя бы отчасти в них самих. Ясное дело, тень Ласкиэли намеревалась утащить мою бессмертную душу на вечные муки в геенну огненную, но ненавидеть ее за это бессмысленно. Этим не добиться ничего, разве что душа запятнается и станет еще темнее.

Я человек и собираюсь им оставаться.

Поэтому мне стало немного жаль эту тварь, чья цель заключалась в том, чтобы искушением ввергнуть меня во тьму. Черт возьми, если подумать, это едва ли не единственный известный мне род деятельности, который доставляет еще больше разочарований и обид, чем мой.

— Скажи, многие ли тени вроде тебя оставались в хозяине вроде меня дольше, чем на несколько недель, а? Дольше, чем на три года?

— Не было таких, — почти шепотом отозвалась тень Ласкиэли. — Надо признать, для смертного ты необычно неподатлив. Я бы сказала, самоубийственно неподатлив.

— Ну? — хмыкнул я. — Я продержался так долго. А что, если продержусь до конца? Если так и не выкопаю монету? Ты-которая-тень никогда не вернешься к тебе настоящей. Но кто сказал, что ты-которая-тень не может найти свою собственную жизнь?

Полные Адского Огня глаза уставились на меня, но она не ответила.

— Лаш, — тихо сказал я и ослабил усилие, освобождая ее. — Только то, что ты начала одним существом, еще не значит, что ты не можешь стать кем-то другим.

Молчание.

Потом до меня донесся ее голос — едва слышный шепот:

— Твой план имеет слишком много уязвимых мест и, скорее всего, приведет к нашему уничтожению. Но если ты, хозяин мой, пожелаешь моей помощи в этом своем безумии, тебе достаточно позвать.

А потом тень исчезла, и комната снова опустела.

Чисто технически ее здесь и не было. Она находилась только у меня в голове. Соответственно, чисто технически она не исчезала — она просто переместилась куда-то, где я не мог до нее добраться, но я нутром чуял — а может, это говорила мне темная часть моего «я», — что она меня услышала. Чего-то я все-таки добился, в этом у меня не оставалось сомнений.

Тут одно: или я чертовски здорово убеждаю, или я долбаный задавака.

— Что ж, пора вступать в игру, Гарри, — сказал я себе. — Самое время победить всю чертову Белую Коллегию. Насчет геенны огненной можно будет беспокоиться позже.

Я вернулся к делам. Часы продолжали отсчитывать секунды и минуты, и мне ничего не оставалось, кроме как готовиться и убивать время до вечера, когда начнется буча.

Глава 34

Я запустил Мистера домой после утренней прогулки, которая в этот день случилась между тремя и четырьмя пополудни — график выхода в свет у моего кота довольно запутанный и непредсказуемый, — и выпустил Мыша пробежаться в отведенном ему уголке дворика.

Тик-так, тик-так…

Взяв кусок шкурки, я почистил посох: торец его испачкался в грязи, а другой конец слегка закоптился. Я собрал все свои серебряные боевые кольца и сунул их в тяжелый мешок, висевший у меня в углу. Полчаса боксерских тренировок с грушей, роль которой выполнял этот мешок, вряд ли зарядили кольца полностью, но даже частичный заряд лучше, чем ничего.

Тик-так…

Покончив с этой работой, я принял душ. Потом почистил пистолет и зарядил его. Затем сдвинул в сторону журнальный столик и диван, разложил на полу свой плащ и почистил его специальной жидкостью для кожи, стараясь при этом не разрушить наложенных на него с помощью татуировочных игл и черной туши защитных заклятий.

Короче говоря, я делал все, чтобы не думать о трупе Анны Эш в душевой кабине того дешевого чистенького гостиничного номера.

Тик-так…

Вечером, без четверти шесть, в коридоре из-за двери раздался стук. Я посмотрел в глазок. На площадке перед дверью стоял Рамирес в красной баскетбольной майке, черных шортах и пляжных сандалиях. На плече у него висела большая спортивная сумка, а в правой руке он держал посох, почти не уступающий моему по количеству боевых шрамов, несмотря на разницу в нашем возрасте. Он еще раз постучал концом посоха по бетонному полу, избегая касаться двери.