Дохлый таксидермист

Распутин посмотрел на соавторов, убедился, что они достаточно заинтригованы и не собираются уходить, скинул сапоги и скрылся в соседней комнате — чем невольно подтвердил предположение Петрова, что их принимают в прихожей.

— Своеобразный тип, — прокомментировал Ильф.

Евгений Петрович кивнул, соглашаясь, и бросил на соавтора осторожный взгляд:

— Вы очень сердитесь?..

Ильф покачал головой и с насмешливой улыбкой протянул ему руку:

— Забудем, Женя. Я не могу упрекать вас в том, что вы цените душевное равновесие Приблудного больше, чем мое.

— Ну, это невозможно!.. — возмутился Петров, но руку пожал. Инцидент был исчерпан.

Учитель принес чашки и маленький заварочный чайничек с наполовину отколотым носиком, потом притащил еще большой помятый чайник с кипятком, разлил по чашкам:

— Ваня с сахаром где-то ходит, но у меня есть миндальные пирожные.

Он снова сходил в комнату, принес тарелочку, сунул ее Ильфу, предлагая выбрать пирожное, и принялся расхваливать их словами «Отличные пирожные, совсем как те, в которые мне в шестнадцатом году насыпали цианистого калию! Только там, кажется, были эклеры. Знаете, они теперь для меня как Тело Христа. Хотя цианид все равно не подействовал, пришлось того, револьвером».

— Вам обязательно нужно познакомиться с Гансом Гроссом, он любит такие шутки, — небрежно заметил Ильф, принимая тарелку. Соавторы взяли по пирожному и застенчиво вытерли пальцы о салфетку.

— А мы знакомы, он меня допрашивал после убийства моего царя, — вздохнул Учитель. — Этой весной. Он мне всю кровь выпил, вурдалак фаши…

— Давайте без этого, — нахмурился Петров. — Сказал бы я кое-что про фашистов, но вы запретили ругаться. А Ганс хороший человек, он просто на службе.

Распутин крякнул, подлил им чаю и принялся рассказывать про жуткое, совершенно жуткое убийство царя Николая Второго. В смысле, про второе, уже в этом мире — почти полгода назад. Его застрелили в подвале собственного дома, и единственный свидетель, экономка, говорила о том, что видела человека с картофельным мешком на голове…

Распутин снова принялся сверкать глазами, но театральный эффект смазал Приблудный, который притащил килограмм сахара.

Петров, если честно, испытал облегчение. От духоты и экспрессивных рассказов Учителя у него начала болеть голова. Ганс тоже рассказывал им с Ильфом про это убийство, но у него получалось не так угнетающе. Видимо, дело было в том, что Николай Второй был близок Распутину (он сам говорил, что после смерти они общались чаще, чем при жизни), и для него это было трагедией, а для товарища Гросса — предметом профессионального интереса.

— Куда сахар, Учитель? — деловито спросил Приблудный.

— Тащи на кухню, мы уже поели пирожных, — распорядился Распутин, и Ванька потопал на кухню прямо в обуви. — Друзья, может, еще по одному?..

Евгений Петрович вежливо отказался. Съеденное пирожное напомнило его желудку о пропущенном обеде и ужине, и он чувствовал легкий дискомфорт. Петров с удовольствием выпил бы горячего сладкого чаю — тот, который был в чашке, остыл и оставлял какой-то гадкий металлический привкус во рту — но просить у хозяина сахар было не слишком удобно.

— Человек с картофельным мешком на голове, — повторил Учитель, внимательно глядя на Ильфа с Петровым. — И с дырочками для глаз, как в Ку-Клукс-Клане. Ничего не напоминает?..

— Давайте поменьше таинственности, Григорий Ефимович, — сказал Женя, одним глотком допив то, что оставалось в чашке.

Ильф взглянул на него с легким удивлением, и Петрову стало неловко. В самом деле, Распутин не виноват, что у него в дворницкой так тяжело дышать, и что от его пирожных немного мутит. Женя проглотил липкий комок в горле и смущенно улыбнулся:

— Простите, продолжайте. Мы слушаем.

— Я это к тому человеку, который напал на вас у кино. Мне Ванюша все рассказал, да, Ваня? — он бросил ястребиный взгляд на Приблудного, снова сидящего на своем месте, и Ваня кивнул. — Тот человек, он же тоже был в картофельном мешке с дырочками. Мне это не нравится. И я хочу помочь…

Распутин посмотрел на Петрова: ждал какой-то реакции.

От головной боли Жене было сложно сосредоточиться на разговоре. Он обхватил руками виски и пробормотал:

— Да-да, конечно.

— Все еще сердитесь из-за Ташкента? — покачал головой Распутин. — Зря, я ведь хочу помочь. Это нужно не только вам или Ване, а вообще всем людям, которые умирают и попадают сюда. Кроме той причины, которую я озвучил чуть раньше, есть еще одна — я изучаю реакции и действия тех, кто недавно погиб, и Ваня мне в этом помогает…

На этом месте Приблудный смущенно перебил Учителя и принялся о чем-то рассказывать. Кажется, он пересказывал в лицах происшествие у кино — Петров не вслушивался. Он надеялся, что Ильф в состоянии поддерживать диалог и без его участия, а Женя просто будет кивать в знак того, что одобряет и разделяет. А потом они выйдут на свежий воздух и отправятся гулять по вечерней Москве.

Впрочем, было наивно полагать, что Ильф не заметит его плохое самочувствие:

— Да что с вами такое? Вы странно выглядите.

— Все хорошо, — кротко сказал Петров. — Немного душно.