Дохлый таксидермист

То, что писателя душил человек в маске из картофельного мешка, больше говорило в пользу моей первой версии о том, что Петрову случайно достался цианистый калий, предназначенный для Распутина. Как и то, что журналист еще жив. Скорее всего, он действительно был случайной жертвой, неудачно попавшей под горячую руку таксидермиста-сектанта. Точнее, ногу.

Да и версия с причастностью Ильи Ильфа еще никуда не делась. Правда, было не совсем ясно, зачем ему в таком случае вызывать меня. Отвести подозрения?

Мои размышления прервало появление делегации из взъерошенного Ильфа, молодого человека в форме фельдшера и двух крепких санитаров с носилками.

— Спасибо, вы очень помогли расследованию, — сказал я Петрову. — Отдохните немного. Вот уже врачи, сейчас вам помогут. Добрый день, товарищи.

Поздоровавшись с медиками, я достал удостоверение, в двух словах объяснил фельдшеру про амилнитрит с глюкозой, вручил ему выдранный из блокнота листочек, где записывал развитие симптомов, и коротко поделился гипотезой про травму шеи.

— Это только со слов пострадавшего, нужно проверить в стационаре, — добавил я.

Умничка-фельдшер смотрел на меня очень серьезно и даже не обзывал дилетантом. Хотя, возможно, хотел. Ну, попробовал бы кто-нибудь вот так давать мне советы насчет расследований…

— Мы посмотрим, — сдержанно пообещал фельдшер, отворачиваясь к Петрову. — Сейчас увезем в Кремлевскую больницу, в токсикологию. Звоните, уточняйте, вам скажут.

Я тихо хмыкнул, представив, в каком восторге будет главврач «Кремлевки». Бедолага только избавился от проблемного Дзержинского с его ежедневными попытками притащить в больницу работу, как тут новый сюрприз в виде отравленного цианидом Петрова. И если даже журналист не доставит главврачу проблем, их непременно доставлю я со своим расследованием.

Фельдшер быстро осмотрел пострадавшего, раскрыл свой чемоданчик, достал шприц и ампулу — судя по названию, там было легкое успокоительное.

Тем временем Петров, все еще ненормально взволнованный, увидел Ильфа, вспомнил, что хотел попросить у него прощения и решил сделать это прямо сейчас:

— Вы тут!.. очень сердитесь?.. простите… не хотел… вас обидеть!..

Я уже привык к тому, что журналист запинается на каждом слове и чуть что начинает задыхаться, но вот эта жизнерадостная улыбка меня абсолютно деморализовала. Напрасно я обвинял Приблудного в желании превратить расследование в балаган! Петров и один с этим справлялся. Тут даже Ильф не смог сразу взять себя в руки: так и смотрел на соавтора широко распахнутыми глазами, пока фельдшер не спросил у меня, пора ли готовить второй шприц с успокоительным.

— Все хорошо.

С десяток секунд мы с фельдшером и санитарами наблюдали, как Евгений Петрович цепляется за руку товарища и путано извиняется за свое ужасное поведение. За то, что шарахнулся от Ильфа, сделал ему больно. Совсем как его брат Миша в Ташкенте.

— Что вы, Женя! — отбивался Ильф. — Я совсем не расстроен! Только из-за того, что вас отравили, и все! И вот не сравнивайте себя с моим братом! Вы же знаете, он такой единственный в своем роде. Ну, тише, тише, вам нужно отдохнуть.

Петрову вкололи успокоительное, дали подышать из кислородной подушки, и, уже обмякшего, потащили в машину. Вспышка из-за «неженки» отняла слишком много сил, так что он почти сразу отключился.

Ильф напросился помогать с носилками, и я не стал его отгонять. А вот Приблудного, которому с чего-то приспичило предложить свои услуги, пришлось припугнуть ночевкой в отделении.

— Кислородные подушки тут совсем как мои, — негромко сказал Ильф, провожая взглядом уезжающих медиков. — Тогда считалось, что если туберкулез, и начали давать кислород, то все. Не знаю, почему. Но со мной так и вышло. Не думал, что увижу, как Женьке…

Замечательно: стоило успокоить одного из соавторов, как второй начал отходить от пережитого и болтать без умолку. Я был знаком с Ильфом не первый день и знал, что в нормальном состоянии ему бы и в голову не пришло делиться такими воспоминаниями с посторонними. Возможно, на самом деле он хотел поговорить о том, как ужасно было гладить судорожно стиснутые пальцы друга и слушать, как тот тратит остатки кислорода на бессмысленные извинения.

А, может, писатель просто решил отвести от себя подозрения. То, что Петров шесть раз повторил «это не Ильф» и еще добавил про то, что его душили, ничего, на самом деле, не гарантировало. Допустим, Евгений Петрович сообразил, что невольно вызвал у меня подозрения, и дальше просто выгораживал соавтора, сваливая вину на Распутина и маньяка в картофельном мешке, а травма шеи у него вообще была от чего-то другого.

Версия была интересной, но я не рассматривал ее как основную. Именно поэтому ее следовало проверить в первую очередь.

— Не сравнивайте отравление цианидами и туберкулез, — сказал я Ильфу. — Ждите тут. Или нет, лучше идите и успокойте вашего впечатлительного Приблудного. Скажите, что я не собираюсь отправлять его в каталажку.

— Хорошо. А в чем, собственно, дело?

Я хмыкнул в усы:

— Вот у него и спросите.