Доктор Барченко (СИ)

  Барченко ждал. Плохая, несчастливая кирха, которую никто не смог достроить до конца, навевала ему печальные мысли о несовершенстве собственной души, очень похожей на это разваливающееся, околдованное грехами плющей, строение. Цепкие стебли разрушают камень, и лишь цветные стекла маленьких окошек привлекают редкие лучи солнца.

  Здесь часты пасмурные дни, так и моя душа редко согревается теплым касанием радости. Я мрачен, я сердит, я недоволен...

  Потом он начал вспоминать детство. Всплыла давняя, почти забытая уже история, как около спокойного, чистого елецкого дома прошли странники, пыльные, заросшие, в убогих одеждах с чужого плеча. Были они староверами, приверженцами тайного толка, враждебного власти, и шли не куда-нибудь, а в Беловодье. Неведомую, мифическую страну раскольничьей веры, бессмертия и достатка. Путь им предстоял нелегкий, из северных скитов Белого моря, огибая Москву, через центральные губернии к Дону, а с Дона к Волге, и дальше, степями, югом на горы, за которыми есть Беловодье. Искали они тайного пристанища единоверцев, живших когда-то недалеко от нотариальной конторы Барченко, постояли у дома Богушевского недолго, перевести дух да испить колодезной воды. Но запомнил мальчик Саша их просветленные лица, мечтательные глаза, умные, крестьянские, нищие котомки и стертые ноги. Пели странники староверные свое сказанье о Белом Граде, за семью горами, за семью стенами, семью дверями, отпереть которые можно лишь семью ключами, "ключенями", выводили они по-старинному.

  Ключень первый - вера истинная, вера сокрытая...

  Александр услышал свой голос. Он напевал это сказание, но дальше первого "ключеня" не помнил. И почему "ключень", а не просто ключ? - недоуменно вопрошал Барченко. Нигде так не говорят, значит, пилигримы были ненастоящие, подделывались под староверов, наверное, они разбойники или беглые монахи. Или чудом уцелел их древний язык, унесенный в северные леса от гонений Никона ...

  Думая о них, идущих в Беловодье (профессор Кривцов отождествлял его с Шамбалой тибетских лам), только как перешла это сокрытое учение к русским крестьянам? Александр погрузился в сон-прострацию. Он слышал, но спал, и глаза его закрылись. Меелике все не шла. Барченко сквозь гипнотическую дрему понимал: она не придет. Ты же знаешь, чувствовал Александр, Меелике не любит тебя так, как могла бы полюбить, будь ты из ее народа. Ты всегда останешься чужим, что бы ни говорил и что бы ни делал ради Меелике. В это время эстонка тоже думала о нем. Она не сумела разбить дверь из-за железного засова, только руки покрыла синяками, едва не сломала ногу. Чулан, выложенный камнем, как и весь дом, не поддавался ее слабому телу. Меелике обречена была сидеть в нем еще долго, пока не проснется строгая мама, а затем стоять в лавке под ее присмотром.

  Любила ли она Александра? Он близок ей, и все же оставался немного чужим, русским, тем, кто навязывал эстонскому городу Тарту свои правила.

  Да, он осуждал русификацию, говорил по-немецки и немного по-эстонски (сказался год в Петербурге, общение с финнами, языки похожи), но Александр был чужим. Все равно чужим. И Меелике решила смириться с волей семьи. Ее любовь к нему теперь казалась просто привязанностью, дружбой, капризом придирчивой девицы, выбравшей себе необычного кавалера-иноземца.

  - Это была вспышка, обман, игра. Забуду - подумала она.

  Александр просидел в кирхе до прихода пастора. Выйдя из своего удивительного, похожего на явь, сна, он перестал ждать Меелику, чувствуя, что она отреклась от всех своих прежних обещаний. Но выбираться через крышу не рискнул. Пастор открыл дверь и выпустил всклоченного, расстроенного юношу, которого собирался женить.

  - Она не пришла, святой отец.

  - Бывает. Бог утешит тебя, сын мой - простер над головой руку.

  Он ушел, не оглянувшись. С Юрьевым было покончено еще в это утро.

  6. Нарвская газета.

  Безумная мысль издавать свою собственную газету пришла в голову Александру Барченко поздним вечером, когда он вернулся в съемную комнатку, бесцельно прождав редактора "Новостей Нарвы". В "Новостях" две недели назад опубликовали два его мистических рассказа: один об ученом, открывшем "лучи смерти", а второй - про шпиона, идущего в Шамбалу с проводником-непальцем.

  - Увлекательно пишите, молодой человек - снисходительно сказал редактор, но гонорар - через две недели, не раньше.

  Ровно 14 дней спустя голодный Александр уже утром встал у двери "Новостей Нарвы", надеясь застать приход редактора. Он ждал утром, ждал днем. Никто не приходил. Наконец обессиленный сочинитель решился спросить у соседей, куда запропастились "Новости".

  - Да они вчера закрылись, беспечно ответили ему, собрали все и уехали.

  - А как же табличка?

  - Табличку потом снимут, когда их кабинет другим сдадут.

  Барченко остался без гроша. На телеграммы отец не отвечал.