Доктор Гарин

Снаружи за угольной кучей их давно ждал Каро, запряжённый в санки. Красный Гребешок опустился прямо на санки.

– Вези, Кароша, будь псом хорошим! – выкрикнула Кирстен, и Каро рванул с места.

Санки вылетели из угрюмого переулка Крысоловов на проспект Спящего Короля и понеслись по нему.

– Харурах! Харурах! – закукарекал Красный Гребешок.

Каро бежал так быстро, что морозный ветер запел у детей в ушах победную песню.

Санки выехали из города и понеслись по дороге в сторону родных гор.

– Кирстен, а как же мы теперь вырастем без золотого орешка? – спросил Мартин сестру.

– Братец, у меня осталась последняя серебряная паутинка, – лукаво улыбнулась сестра и достала паутинку из потайного кармашка на левом рукаве. – Их же было семь! Подставляй ладошку!

Мартин протянул ей свою ладонь.

Кирстен бросила на неё паутинку. Та прозвенела, исчезая. И на ладони возник золотой орешек.

– Белый росток, ночной цветок, беличий мех, золотой орех… – начал было Мартин, вспоминая слова горной волшебницы, но сестра зажала ему рот. – Погоди! Пусть Каро сперва домчит нас до дома. Легче везти в санках маловуликов, чем людей, правда?

Гарин рассмотрел финальную картинку: красный сеттер, запряжённый в санки, везёт кукольного размера детей и белого петуха в сторону синих гор.

– А на горы уже сбросили стандартную тактическую бомбу в 30 килотонн, – пробормотал Гарин, – И все деревянные часы остановились в 7:40 …

Он захлопнул книжку, снял пенсне, страшно зевнул и закрыл глаза.

Вечером пошли в цирк.

Зал был полон, под куполом висел огромный розовый бегемот. Закупившись орехово-ванильно-шоколадным мороженым и вишнёвым ликёром у снующего между рядами робота, Гарин и Маша отдались представлению. Гарин последний раз был в цирке в Берлине с Надин, двадцать шесть лет тому назад, Маша – девочкой с отцом, в родном Владивостоке. С тех пор как в мировых цирках раз и навсегда запретили использовать животных, на аренах кишели разнообразнейшие человеческие существа: тёплые и холодные люди, подушки, крылатые андрогины, большие, маленькие, девушки-цветы, выращенные в китайских генных лабораториях, и мальчики-шмели из Сколково, опыляющие этих девочек. Образовавшуюся после исчезновения слонов, тигров и обезьян пустоту современный цирк заполнял человеческим гротеском, вычурным сексом и жестокой борьбой.

Большинство артистов барнаульского цирка в этот вечер выступали голыми, представление вёл роскошный чернокожий гигант с огромным стоящим членом, которым он периодически бил в медный гонг, возвещая тем самым начало очередного номера.

Началось всё со смертельной схватки зеленоволосой полногрудой русалки с женщиной-змеёй в призрачно подсвеченном аквариуме. Они бились, поднимая нешуточные волны, с воплями выпрыгивая из воды, сплетаясь и расплетаясь гибкими чешуйчатыми телами, за право отдаться золотокудрому Адонису, который сидел на берегу и сосредоточенно играл на лире под сенью оливы. Наконец русалка, оглушив соперницу мощным ударом хвоста, протянула руки к юноше. Но тот, равнодушно взглянув на победительницу, продолжал своё занятие. Тогда морская дева под одобрительный шёпот публики выбралась из бассейна, извиваясь и блистая чешуёй, подползла к юноше, подняла его хитон и припала своими алыми рыбьими губами к погружённому в дрёму желанному скипетру Адониса. Но юноша всё так же флегматично продолжал пощипывать струны. По серебристому телу русалки пошли ритмичные волны, совпадающие с музыкой лиры и волнами нарастающего одобрения публики. Наконец юноша, милостиво поведя густыми бровями, порозовев ланитами и скромно прикрыв ресницы, отдал пухлогубой ундине тот эликсир жизни, за который она так яростно билась, и зал разразился овацией, одобрительно завизжали женские голоса.

– Как вам? – Маша зачерпнула мороженого из розетки у Гарина.

– Ну… – Он поморщился. – По мне, слишком предсказуемо. Вот хвост у этой русалки – да, впечатляет. Какой мощный удар!