Доктор Костолом

Дана воткнула ногти в щель между стеклом и рамкой и потянула к себе. Послышался скрип, но окно не открылось ни на миллиметр. Приглядевшись, Дана поняла, что оно прибито гвоздями с той стороны. Дана чертыхнулась, зажмурилась и ударила в стекло локтем.

Осколки полетели на покрытое мятой тканью тельце. Ноги и руки Сеньки дрожали, но он не смел сдвинуться с места — хотя ноги Даны уже торчали в окне. Наверху шум прекратился, его сменил стремительно приближающийся топот. Дверь распахнулась, и Вениамин Львович сбежал по лестнице. Увидев торчащие из окна ноги, он чуть ли не в прискок настиг их и дернул со всей дури. Дана поцарапала руки осколками и повалилась на пол. Доктор безмолвно подошел к Сеньке, пнул его по ребрам и харкнул в худое тельце.

Вениамин Львович перешагнул через Дану. Та попыталась схватить его за ноги, но только слабо стукнула обессиленными руками. Все еще не проронив ни словечка, доктор подошел к двери, пренебрежительно взглянул на подопытных, недовольно хмыкнул и скрылся за дверью.

4

Вернулся заделывать окно Вениамин Львович только спустя сутки. Быть может, он не верил, что у Даны найдется силенок провернуть еще одну попытку побега. Или хотел помучить их Сенькой, ведь из окна всю ночь лился лесной морозец, а местные кровососы липли на ослабшие тушки.

Доктор молча подошел к окну с другой стороны и принялся ввинчивать прутики. На пленников он и не взглянул, заставляя почувствовать вину. Сенька забился в угол и скулил, а Дана только злилась и представляла, как вгрызается старику в глотку.

— Ну, ничего, — наконец, заговорил Вениамин Львович. Каждое слово он растягивал, смаковал, — ты скоро все поймешь и перестанешь рыпаться. Как Борька. Жаль, что из-за кой-кого все мои старания с ним коту под хвост.

Сенька заерзал в углу и хлюпнул носом. Дана сухо выругалась под нос.

— Некрасиво выражаешься, милая. Благодарна мне должна быть. Вот будь ты моей подопытной в лаборатории, где я прежде работал, забыла бы про домашний уют. Только холодные, холодные белые стены, — старик стиснул зубы, силясь укрепить прутик. — Наверное, любопытно узнать, что за лаборатория?

Дана вновь хотела выругаться. Но что-то не давало ей это сделать. То ли от вида дрожащего Сеньки понимала, что старику дерзить нельзя. То ли сломалась она, не только ногами, но и волей.

— Дело было, занимался секретными разработками. В те времена еще КГБ шума в стране наводил, а наша конторка делами тихо, в тени занималась, — Вениамин Львович вкрутил посильнее прутик и стукнул по нему молоточком, проверить, держится ли. — Не буду в твою юную головушку запихивать скучные подробности о делишках, какие она проделывала — и, боюсь, проделывает по сей день. Знай просто, милая, что случайности с конторой не случайны, а многие поворотные моменты в истории не просто так.

В сознание Даны закопалась неприятная, зловонная мысль о том, что значат слова старика. Он не видит ни в ней, ни в Сеньке угрозу. Поэтому и болтает — знает, что его звереныш… его звереныши никуда не уйдут. Машину он уже разобрал — на днях в подвал долетели звуки скрежета металла, дребезжания и подыхающего мотора. Вокруг один только лес. А в руках психопата жизни двух беззащитных пташек, залетевших в его берлогу и лишившихся крыльев.

Дана потянулась к углу — там скопилась горстка песка и крохотных камешков. Она сразу заприметила, как они фейерверком брызгали в темницу, пока старик вдалбливал один прутик за другим. Ухватила побольше грязи — собрала все, что поместилось в маленькие слабые ручки. Изуродованный французский маникюр забился серыми комками.

— Еще один, и спущусь! — сквозь прутья блеснула желтая ухмылка. — Так о чем это я? Контора. Занимался я там разработками биооружия, но свернул их — не успели они и глазом моргнуть. Статус, как никак, имел. Но буду с тобой честен, милая, корыстен был, ох, корыстен. Не спроста свернул, не спроста… Вот и готово, милая.

Вениамин Львович встал на своих хрустяшках, схватил чемодан с инструментами и заковылял прочь. Прошло не меньше часа, как мешок костей спустился в подвал. Старик мальчишкой проскочил все ступеньки, чтобы поскорее завершить свою историю. На его желтоватой белизне лица вспыхнул румянец, а в глазах запрыгали огоньки. Дед Веня был рад ухватиться за возможность поговорить с разумным человеком. Видно, Сенька да Борька давно утратили последние частицы ума, которыми еще можно было строить взрослые осмысленные разговоры.