Доктор, который любил паровозики. Воспоминания о Николае Александровиче Бернштейне

Дорогие мои москвичи, сейчас окончил третью лекцию, и, к моему удивлению, прочитал совсем благополучно. Публика слушала с интересом и вниманием, и с теми минами удовольствия и кивающими головами, которые всегда сопровождают рассказ о чем-нибудь остроумно придуманном. Старался сделать так, чтобы не загромоздить лекцию математикой и рассказать все главное понагляднее и попроще. Атцлер опять очень доволен, внимательно слушает; обстоятельно расспрашивал и переспрашивал… Нютушка, затрудняюсь отвечать на «деловую» часть ее письма, так как оба главные дéла – фуфайный вопрос и вопрос о таблице к Sonne in der Westentasche[247]. Нютушка обещает дополнительно выяснить в своем завтрашнем письме. Зовут ужинать, сегодня в клубной комнате института, именуемой «Kasino». Поужинаю, потом доклад Graf’а; а вернусь – буду продолжать. 22:40. После ужина был доклад зав. Психотехникой Graf’а о кривой работы при конвейере. Главные результаты его очень интересны практически, и, по-моему, сам он недооценивает практической ценности своих выводов…

…Карлушенька, не пиши больше про экономию, т. к. я внял Нютиным увещеваниям и твоему строгому приказу и исправился. Пиши про ваше житье и про все, что у вас делается дома. Если бы вы видели, как меня тут «уважают»! Прямо как почетный гость; точно какой Эйнштейн приехал. Подумаешь, говно какое! Целую всех-всех; того, кто всех чаще мне пишет, того больше всех и целовать надоть. Да. Особенно заслужила.

Ваш Доктор – молодой и красивый еврей

<Дюссельдорф, 20/ XI>

‹…› Сидим на вокзале в буфете и ждем обратного поезда. Поездка была совершенно исключительно интересной и богатой впечатлениями и объяснила мне, отчего я в Дортмунде кис: оказывается, это объективная дыра и захолустье. Мы видели сегодня (бегло, правда) 3 города: Barmen, Elberfeld & Düsseldorf, и каждый из них лучше, чем Дортмунд. Начну с Дюссельдорфа: я не ожидал, что это такой великолепный столичный город, подобный Дрездену. Если Дортмунд и Мюнстер – Лопахин и Гаев, то Дюссельдорф в том же масштабе будет примерно Бахрушин… Дюссельдорф – огромный европейский город столичного типа. Он богаче, новее и шикарнее даже Кельна (который все же провинциален). Дюссельдорф имеет широкие улицы, магазины такие, что я понял, отчего не могу себе выбрать подарка в нашей Дыре-Дортмунде; масса новонемецкой архитектуры. Рейн и тут не широк – с Оку у Рязани, – а мост очень хорош.

От тети Мушки: Коле, <Париж, 20/XI>

Дорогой Николушка, спасибо за твое такое интересное письмо и за присланный отрывок из письма Татьяны. Успех был совершенно потрясающий. А Сережа нашел даже, что ты напрасно сравниваешь с диккенсовским стилем, потому что Татьянино письмо много лучше. Удивительно яркая, красочная картинка. А как тебе должно быть приятно, что ты доставил всем своим столько радости. А на днях получила от Нюты такое милое простое застенчиво-ласковое письмо, что в тот же день ей ответила (даже раньше, чем тебе). Вот уж верно, что lestyle – c’est l’ homme, я почувствовала ее как живую. Милая у тебя женушка… А у меня в субботу предстоит доклад с демонстрацией моих культур и препаратов в больнице Нôtel Dieu, куда соберутся местные и приезжие специалисты по раку. От всех наших сердечный тебе привет, дорогой мой, а от меня и нежный поцелуй. Пока ты еще в Европе, как-то чувствуешь тебя ближе, а как попадешь в Москву, перестанешь писать и вспоминать тетю Мушку.

<Дортмунд, 20/XI>