Доктор, который любил паровозики. Воспоминания о Николае Александровиче Бернштейне

Декабрьский привет вам всем, мои хорошие москвичи! Здесь не пахнет декабрем; наоборот, сегодня совсем тепло и хоть и не ясно, но и дождя нет, а то и дело проглядывает солнышко. Вчера, бросив вам «стадо открыток», я пошел в кино на «Пата и Паташона»[293], довольно забавный, но преглупый фильм, – просто чтобы не скучать вечер. А из кино направился на вокзал и попал на интересное время (от 22:30 до 23:30), когда приходит целый пакет транзитных экспрессов. Тут найдется что рассказать, и, право же, вокзал куда интереснее кино! Во-первых, его поперечная Halle[294], от которой отходят все перроны, имеет 280 метров длины – это больше ГУМа! И вдвое шире каждой из галерей последнего. Размеры перекрытий над перронами воображайте сами или найдите в книжках. Повсюду стоят щиты с перечнями поездов в хронологическом порядке, белые для Ankunft и желтые для Abfahrt. Bahnsteig[295]. Когда я пришел, ближайший поезд был, кажется, из Голландии, в 22:36. Я поглядел на часы – 22:30. Пошел, взял перронный билет, опять подхожу к часам – 22:33. Гляжу – два огня вдали идут, приближаются. Нет, не может быть, чтобы пришел раньше времени. Смотрю, катит как раз на нужный перрон, а на часах еще 22:34. Тащит его маффеевский «пасифик», с которого скопирован наш Су[296]. Вкатился, идет все медленнее, тормозит. Вот совсем близко подъехал к тупику, все тише идет. Останавливается… Вот, зашипев, остановился. В то мгновение, как он испускал последний вздох, я повернул голову к часам: стрелка перескакивала на 22:36. Таких фокусов я и не ожидал. Я пошел на перрон и не мог уйти целый час, до того было интересно, хотя безумно трудно описать. На вокзале царит спокойное и точное движение. То и дело, то на ближних перронах, то совсем где-то вдали приходят и уходят поезда. Пассажирские, с вагонами-купейчиками, скорые – с проходными FD-Zug’ами[297], с Mitropa’ми[298]. К пришедшему транзитному скорому подбегает паровозик 1С0, подхватывает несколько концевых вагонов для перецепки и увозит. В это время, громко запыхтев, уходит пассажирский поезд с одного из соседних перронов. А вдали, на другой конец вокзала вкатываются сразу два: один со стареньким почтенным 2С0, а другой из проходных двухосных 3‐х классов, точь-в-точь как наши дачные, подают задним ходом. А наш маневровый уже вернулся опять и катит вагоны обратно к скорому составу, но одного, Голландских ЖД, уже не хватает – где-то остался. А в это время по другую стóрону пути, на низеньком багажном перроне, усердно, но не торопливо, грузят багаж из вагона на тележку; вот выгрузили, повезли 10 шагов к будочке лифта, вкатили. В будочке закрываются двери сверху и снизу, как в «Багдадском воре». А кто это бежит, кутаясь в паровое боа, на один из ближайших перронов? Какой-нибудь FD-Zug c тремя красными 6-осными «митропами» и тремя пассажирскими микстами 1–2 класса, предводимый чудовищным «пасификом». Тем временем наш маневровый подвел вагоны куда надо, сцепщик соскочил, отцепил тормозные рукава, отбил краны и ждет. Вот буфера столкнулись и сжались; он быстро натянул петлю на крюк, замкнул рукопожатие тормозных труб, и вот уже он, как белка, влез наверх и сцепляет обе гармоники. Буфера у всех немецких вагонов толстые, а у новых «митроп» совсем особенные, то есть часть с тарелкой надета, а не вдета. Иду глядеть «пасифика»: тут таких немного. Это целое чудовище, тот самый тип, которому подражает Мерклин. Он едва помещается в габарите. Вместо маленького элегантного щитка, как у 1’D’1 или 2’C, у него целая броневая защита дымоотбойников, над нею почти не возвышаются котел и толстая, но непомерно коротенькая труба. За нею сидят три совсем низеньких колпака, средний из которых вдвое шире остальных. Колесики тележки маленькие, сантиметров 85–90, а за ними высятся три двухметровые громадины ведущих колес. Будка большая, с сиденьями для машинистов, и очень просторная, так как котел почти не вдается в нее. Паровозище двухцилиндровый, и так как вес его очевидно чудовищный, то ведущие колеса заросли какими-то «плавательными перепонками» между пальцами спиц. Молчит сурово и только изредка, раз в минуту, чуть-чуть всхрапывает. Пока мы разглядывали этого страшного зверя, первый скорый поезд уже ушел и пришло два новых. Пройдем мимо. По немецким правилам первый вагон пассажирского поезда должен быть нежилой (для крушений). Вокзал тупиковый, и вот у этого скорого поезда багажный вагон на том конце; а на этом пришлось прицепить пустой вагон 3‐го класса, с боковыми дверями. Он темный внутри, и на нем табличка: Schutzwagen[299]. А дальше три красные «митропы» со схематическим орлом и трехосными тележками – один ресторан и два спальных. Их устройство внутри вы уже знаете из книжек; скажу только, что спальные внутри – из полированного розовато-ясеневого дерева. Тележки или американские, или, чаще, простые. У 4-осных новейших вагонов в большом ходу тележки с огромной базой и перевернутыми рессорами; у старых – как в России. Ну, вот вам про вокзал…

<Дортмунд, 2/XII>