Доктор, который любил паровозики. Воспоминания о Николае Александровиче Бернштейне

Словом, я сейчас в неопределенном состоянии, так как еще совершенно не знаю, что надо предпринять; а ко всему и времени осталось так мало. Атцлер говорил мне определенно, что в случае неудачи со Шпрингером он пошлет атлас к Thieme, но все же я боюсь, что в мое отсутствие он будет менее активен. Очевидно, утро вечера мудренéе; завтра что-нибудь придумаю, а сегодня пойду спокойненько с Фелишем в кино. Не исключена, кажется, возможность, что я съезжу к Атцлеру лично и поговорю с ним об этом деле; а может быть, мне это кажется сейчас сгоряча. Очень хорошо, что я имею в запасе подробную телеграмму к вам; как только что-нибудь выяснится, я сообщу. Вот еще: поговорю завтра с Горкиным; может быть, он, как умный и хладнокровный парень, что-нибудь посоветует. Во всяком случае, если издание атласа потребует лишних 100 марок расхода – съездить туда или сюда, – то на это уж надо пойти. Я собирался сделать себе костюм; не сделаю его, вот и крышка. Не принимай пока моих гипотез всерьез; всерьез я буду думать завтра, а сейчас просто все выкладываю, а потом буду пить чай с апельсином и пойду в киношку. Здешние мои дела идут очень хорошо. Лорнет и очки заказаны (то есть пенсне без ободков, а не очки) и будут готовы в понедельник. Гурвичу купил в подарок книжку «Sittengeschichtedes Theaters»[352] – по-моему, ему должно быть по вкусу. Фелиш отправил в институт уже 2 посылки, в понедельник пошлет третью. Сегодня смотрел предназначенный к отправке Lomara-Mikroskop[353] и остался им очень доволен. Утром был у Тринклера в Charité, разговаривал с двумя клиницистами, глупыми, как все клиницисты; но оба они – молодежь (предпочитающая всем методам кино), а старики все опять-таки в разъезде. Чтоб все черти побрали эти праздники! У Тринклера пустыня, до седьмого никто в Берлин не вернется, и, значит, и тут делать нечего. Был еще у Энгельке. У того готов уже эскиз кимоциклокамеры, мы его обсудили, теперь он примется за рабочие чертежи, которые будут готовы к субботе, 4-го, и я их тогда утвержу. Следовательно, и по этой части в субботу освобожусь. Камера будет душенька, корпус из литого алюминия, отделанный с поверхности под «черный иней», как все модные цейсовские вещи. Энгельке делает сразу три штуки: для меня, для Дортмундского института и для Копенгагена. Камера будет Maximar c Тессаром 4,5[354] и затвором «Compur». …Итак, если решу, что в связи с атласом мне никуда ехать не нужно, то еду в воскресенье домой. Если решу съездить к Атцлеру, то тоже могу не опоздать, так как поеду тогда 1‐го утром и вернусь 3‐го утром. Если Штейнгаузен действительно похерил меня у Шпрингера, то, значит, он мне больше не нужен, нечего и жалеть, что я с ним разминулся. Остается Бэте; нужно ли его повидать или писать ему – опять не знаю; все это завтра не спеша соображу. Ну, Нютик и все мои ребятушки, вы за меня не волнуйтесь. Конечно, это неприятно, но что же делать? Целую вас крепко, до завтра! Ваш Коль

С НОВЫМ ГОДОМ!

<Берлин, 29/XII>

Ребятушки, кажется, Доктор придумал правильно. …Вот как я думаю. Ехать мне в Дортмунд не стоит, так как возможность отказа Шпрингера была нами с Атцлером предусмотрена. До 2 января я его вообще, вероятно, там не застану; а 2‐го я позвоню ему по телефону в Дортмунд и подробно поговорю (это стóит 80 пф. в минуту). …Анютушка, я как будто бы напрасно подумал на Штейнгаузена. По крайней мере, сегодня утром пришло от него экспресс-письмо из Эрфурта, где он пишет, что пробыл в Берлине только ночь и поехал дальше; что будет проезжать Берлин во вторник или в среду (о чем еще сообщит) и очень просит его встретить, – что я, конечно, сделаю. Сейчас дам ему телеграмму во Франкфурт; дам телеграмму и в Дортмунд, узнать, не здесь ли Атцлер, и если нет, то когда с ним всего удобнее договориться по телефону. Может быть, в Дортмунд не буду телеграфировать, а позвоню с той же целью секретарше Института. Во всяком случае, все-таки мне досадно не только то, что атлас не приняли, сколько дурацкая формулировка. Сказали бы «дорого»; наконец, сказали бы «плохо», я бы стерпел; но сказать «не ново», когда там все ново от начала до конца, – это тупость. Ну, вот и досадно. Хочется поговорить, а не с кем, все на вакациях. Ну, буду Атцлера добивать…

<Берлин, 30/XII>