На два года моложе. Напротив нашего дома в Большом Левшинском переулке был особняк голицынский[40]
. Там жила женщина с тремя детьми (урожденная Голицына), вышедшая замуж за барона Мейена. Помните, в «Войне и мире» Лиза Мейен[41], маленькая княгиня, жена Болконского. Так барона Мейена, жившего с нами по соседству, в войну расстреляли, так как он публично восхищался, как немцы хорошо воюют. У Голицыных были две девочки, Катя и Лиза, и сын Сережа [Мейен С. В.].Ну что вы! Только аристократы допускались! Брат мой двоюродный учился в школе, так там была девочка Таня Ретова, и поскольку ее мать дружила с теткой, то и она приходила. Это все.
По субботам, по выходным – нет. По выходным я ходила с членским билетом отца в Дом ученых, где были детские утренники. Сначала были массовые игры, а после этого или спектакль, или кинофильм. Там я впервые увидела «Тимура и его команду», «Гибель «Орла»». «Орел» – это название корабля.
До войны. С 1937 года, когда я пошла в школу, по 1940 год. Спектакли замечательные я там видела. Образцов привозил «По щучьему велению» и «Кота в сапогах». Я до сих пор вспоминаю. До войны я состояла из одних косточек, и, как меня ни кормили, все было не впрок, но в Доме ученых был великолепный буфет. Там я единственный раз в жизни видела и ела воздушный яблочный пирог. Он был такой круглый, нарезался на треугольники и продавался как пирожное. Мне на завтрак давали деньги в школу, а я не ела, аппетита у меня никогда не было.
Собирала деньги и в Дом ученых шла с более чем приличной суммой и наедалась сладким на всю неделю. Мама все-таки это обнаружила и прикрыла.
Она вообще не умела готовить и не любила. У меня была изумительная няня. Вот она готовила – я такого не видела! Нет, еще хорошо готовила моя бабушка, мамина мать. Но она вообще была с причудами, со странностями.
В одной квартире. Дело в том, что во время войны их дом у метро «Кропоткинская» разбомбили. Она жила там с теткой Ириной, которая была инженером-химиком. Ирина окончила МГУ в том году, когда началась война, и была инженером по самолетным лакам. Поэтому ее распределили в Загорск на авиационный завод. Во время войны этот завод отправили в эвакуацию в Томск, и они с бабушкой туда уехали. А после войны у нас была в квартире комната, которая пустовала. Раньше она принадлежала пополам моему отцу и его брату, и в ней до войны жили моя няня и домработница семьи дяди. А после войны все было не то, няня жила с нами, а в этой комнате стали жить бабушка и тетя Ирина.
Ну, мама им, конечно, помогала материально. Но Ирина довольно скоро защитила диссертацию, стала хорошо зарабатывать, так что жили они хорошо.
У мамы был очень сильный характер. Вообще, в 16 лет выходить замуж, в 17 рожать ребенка! Надо мной смеялись, что она меня родила назло тете Леле. Тетя Леля – старшая сестра дедушки, маминого отца. Мамин отец [Гурвич А. А.] – это человек, которого я любила всем сердцем. Он умер, когда мне было 10 лет. Он ведь тоже отсидел. Ни одну семью это не обошло! Был он директором оборонного завода, они потом со следователем сочиняли, каких же трех держав он был шпионом. В те годы, когда к власти пришел Берия, а Ежова расстреляли, Берия поначалу кого-то выпустил, и дедушку в том числе. Тетя Ирина и отец пошли на вокзал встречать дедушку. Дедушка не мог даже ходить, так что его вынесли из вагона на носилках. Где уж там отец раздобыл носилки, я не знаю, и они от Северного вокзала[42]
, с Комсомольской площади, несли эти носилки через весь город к метро «Кропоткинская». И когда отец как врач осмотрел дедушку, то пришел домой с черным лицом. Я слышала (хоть они такие разговоры при мне не вели): «Ты не поверишь, но на нем живого места нет от побоев». Но вы́ходили все-таки. Восстановили на работе и дали путевку на три месяца в Сочи. Он приехал оттуда загоревший, поздоровевший, с хорошим настроением, а через некоторое время умер. Ехал с работы в трамвае, почему-то машина не пришла, и там упал и умер.