Доктор, который любил паровозики. Воспоминания о Николае Александровиче Бернштейне

Он об этом не очень часто вспоминал. Вы знаете, у них с тетей Таней была не то чтобы обида на родителей, но было ощущение, что им чего-то недодали в детстве. У тети Тани немного другая история, она ведь не родная, а приемная дочь Николая Александровича, и у нее к папе была какая-то ревность. Во-первых, она боготворила Николая Александровича, и ей было в душе где-то обидно, что она – не родная его дочь. Хотя ведь в чем-то она была в более выигрышной ситуации, для нее дедушка сделал гораздо больше, чем для родного сына. Насколько я знаю, Николай Александрович помог тете Тане поступить в институт. На нее были оформлены авторские права на издание его книг. Да и наследницей всего была она. После смерти родителей папа ничего себе не оставил.

А с папой они были дружны?

Нет, они подружились в самом конце жизни, когда дяди Кима, ее мужа, не стало. Она почему-то папу долго не признавала. Ко мне и моей маме она очень хорошо относилась, а к папе – нет. Может, это что-то связанное с тем папиным лишением свободы в Москве. Мне и самой интересно было бы узнать. Я после папиной смерти пыталась больше о папе узнать у тети Тани. Ведь это уже не могло сказаться на папином авторитете, я его все равно очень люблю, тем более его уже и не было. Но она не захотела почему-то рассказать, сказала, что это меня не касается. Она, может, в чем-то преувеличивала папину вину.

Я знаю, что собирали в Москве деньги в помощь сыну Николая Александровича.

Папа никогда не говорил о Москве. Это была какая-то очень больная тема, и он просто вычеркнул ее из своей памяти.

Про маму, в честь которой, как я понимаю, вы названы, он не вспоминал?

Нет, не вспоминал. Бабушка умерла в 1968 году, она страдала астмой. Папа это называл грудной жабой. Я так поняла, что эти свои боли она купировала морфином, и после смерти дедушки, как мне тетя Таня рассказывала, в столе у Николая Александровича нашли рецепты на этот морфин, которые он выписывал, чтобы она не ходила по поликлиникам и не пыталась что-то объяснять, чтобы могла просто брать в аптеке. И пенсионные бумажки, все, какие нужно, он выхлопотал, чтобы она ничего не делала. Он ведь, как известно, подсчитал, когда умрет, и пытался всячески облегчить ей существование без него. Но бабушка Наташа после его смерти, как я поняла, не хотела жить. Ей все стало неинтересно, в какую-то апатию впала. Была на 15 лет моложе Николая Александровича, а пережила его только на полтора года.

Какое у нее было образование? Чем она занималась?

Я не знаю. Она с ним работала, там они и познакомились. Поженились они в 1934 году. Свидетельство об их браке у меня в России осталось. Она из Ростова-на-Дону. У нее тоже был первый брак, и тетя Таня в девичестве носила фамилию Гольденберг, это потом она стала Павловой по мужу, Татьяна Израилевна (просила называть себя Ивановна). Она говорила, что отца своего не помнит, так как он погиб на войне.

Как переживала семья гонения на Николая Александровича?

После 1947 года был страх в доме, боялись звонков в двери. Взрослые при детях не говорили. У меня есть фотография дедушки с папой. У Николая Александровича ведь, как известно, была страсть к поездам, и они, видимо, вдвоем ходили фотографировать поезда. Фотография сделана у железной дороги, дедушка в косоворотке, папа молодой.

Эта страсть к поездам папе передалась?

Нет. Но папа увлекся самой фотографией. Это было его хобби. Возиться с этим, проявлять.

О посмертной славе Николая Александровича он знал? Говорил с вами?

Да, папа говорил, что дедушка был талантливый ученый. И я рада, что родилась в семье с такими традициями, но пользоваться чужой славой ни к чему. Папа так же считал. О дедушке он говорить не любил или не хотел.

Вообще он скромный был человек, ваш папа?

Да. Не то чтобы стеснялся. Но какой-то комплекс был, наверное, у него. Такие предки были, не только Николай Александрович, но и дядя Николая Александровича, Сергей Натанович, – великий математик, дедушка Николая Александровича, Натан Осипович, – профессор, папа Николая Александровича, Александр Николаевич, – психиатр. Действительно, талантливая семья. Если бы не эта революция – кто его знает. Просто в какой-то момент все это сломало целому поколению жизнь, на мой взгляд. Папа мой не хотел гордиться этим, знаете, как породистая лошадь, а сам-то он не достиг таких высот. А рассказывать просто о великих родственниках он не хотел, и я с ним здесь согласна.

Может, он не любил говорить о Москве? Был другим – ближе к жизни?