Доктор, который любил паровозики. Воспоминания о Николае Александровиче Бернштейне

Наш дед был в Ростове-на-Дону военным портным, генеральский портной, шил генералам мундиры, обшивал военных. В семье было 11 детей. Старшая сестра моего отца, Елена Павловна [Зимонт (Шендерович) Е. П.], была на него очень похожа – оба синеглазые. Она училась в Италии, пела. Умерла в 1918 году от испанки, тогда была эпидемия. Отец мой [Шендерович М. П.] был тоже обладатель колоссального голоса. А Гнесин, с которым он дружил, утверждал, что у моего отца как виолончелиста звук был лучше, чем у Казальса, величайшего виолончелиста всех времен, испанца. Отец учился в консерватории в Петербурге по классу виолончели А. В. Вержбиловича. Чтобы зарабатывать деньги, он крестился и пошел работать регентом в храм (дед хотел, чтобы отец учился в Политехническом институте, и перестал ему посылать деньги, когда тот занялся музыкой), учился в одном классе с Гнесиным, Штейнбергом и Стравинским. Композицией занимался, ненавидел своего друга Гнесина за то, что он успешным был. А мы дружили с Гнесиным, у меня есть его портрет, подаренный моей маме [Сабсович В. Р.]. Один из братьев моего отца был оперный баритон, Матвей, певший в Саратове под псевдонимом Матео, очень знаменитый певец. Семья замечательна была тем, что у них был великий предок, который значится в энциклопедии Брокгауза и Эфрона, – Михаил Гузиков, это был их прадед. В моей семье все говорили по-польски, потому что происходили из Могилева, Могилевской области, тогда это была территория Польши. И я говорю по-польски довольно бегло, писал стихи по-польски, переводил Мицкевича и других польских поэтов. Софья Павловна, мать Наталии Александровны Гурвич, была младшей сестрой Михаила Павловича, моего отца, она шла сразу после моего отца. Так что Наталия Александровна Гурвич мне была двоюродная сестра. Она была плохая девочка, талантливая и взбалмошная. Николая Александровича я знал мало, человек он был серьезный, видимо, очень любил мою сестру Наташу, с которой мы были в плохих отношениях. Просто никогда не виделись. Они обидели мою маму как-то. Ее мать, Софья Павловна, была худшая из сестер моего отца. Они с мужем уехали из Ростова где-то в году двадцать восьмом в Москву. Муж Софьи Павловны, дядя Саша, мой тезка, отец Наталии Александровны, был довольно известный адвокат, сидел в лагерях, репрессированный. Я его очень любил, но знал его только в Ростове. Нельзя было быть безнаказанно адвокатом в те времена. И моего отца расстреляли. (Так же погиб отец поэта Долматовского, и Женька отрекся от отца Арона Моисеевича Долматовского, который тоже был замечательным адвокатом и их общим другом.) Мой отец учился в реальном училище (до консерватории) с бароном Врангелем (не с генералом, а его младшим братом, Николаем, который был знаменитый искусствовед, погиб во время Гражданской войны). Окончив не гимназию, а реальное училище, мой отец страдал оттого, что не знал латыни и греческого языка. Но он хорошо знал математику. Мать моя тоже хорошо пела, была врачом, с отцом они разошлись. Отец мой служил у белых в офицерском звании у Деникина, был капельмейстером казачьего сводного оркестра, с казачьим чином, по-моему, сотника. У Софьи Павловны была старшая сестра Вера Павловна. Она была замужем за Гурвичем, старшим братом Саши, и там они скрестились семьями – еврейские семьи! Тот был, по-моему, тоже адвокатом, он служил, кажется, нотариусом. Мещанская семья! Но довольно музыкальная, несколько роялей было в доме. Дочь Татьяну Наталия Александровна родила в Москве и привозила Таньку к нам в Ростов-на-Дону. Таня была меня младше на 10 лет. Она хорошая девочка, но шалопутная. Все сумасшедшие были! Я видел один раз Николая Александровича Бернштейна мельком. У них был сын Саша, а его дочь перебралась в Германию. Я ей в этом помог. У тети я был пару раз, и буквально один раз поздоровались с Николаем Александровичем. Когда я пришел с войны, раненный в ногу, Софья Павловна, родная моя тетя, не пустила меня в квартиру в Большом Левшинском переулке. Домработница сказала, что Софья Павловна смотрит телевизор, тогда это было новшеством. После той истории с телевизором я перестал ходить к ней. Я был тогда неверующим и не прощал. А Таня белокурая, толстая девочка была, похожа на маму. Отца я ее не знал. Это в Москве какой-то мальчишка был, когда они уехали. Сашу, ее брата, я видел тоже два-три раза. Я был офицером после войны – капитаном, а он был маленький мальчик в то время. Мог ли он меня интересовать! Еще у них была сестра Наталии – Ирина, талантливый химик. Они все жили в этой огромной квартире в Большом Левшинском переулке. Весь этаж занимала эта квартира. У Ирины с теткой были две комнаты, а остальные были у Наталии с детьми. Наташа, дочь Саши, живя в Коми, меня просила письмом, чтобы я подтвердил, что она – внучка Наталии Александровны. И на этом основании ей, по крови почти чистокровной славянке, удалось уехать в Германию как потомку еврейской женщины. А еврейская женщина была белокурая, голубоглазая.

Вы ее видели хоть раз?