Доктор, который любил паровозики. Воспоминания о Николае Александровиче Бернштейне

Это очень важно. Сейчас это воспринимается как тривиальная вещь. Но эта тривиальная вещь в ту эпоху, когда он писал это, была нетривиальной. В других книгах и статьях того времени вы этой простой идеи не найдете. А у Бернштейна же это есть буквально в каждой книге, в каждой статье.

Какое вы видите экспериментальное подтверждение этих положений Бернштейна? Может быть, ваше открытие локомоторного центра у кошки является экспериментальным подтверждением понятия о синергиях Бернштейна?

Я как-то не совсем уверен, что это так. Идея о синергиях была и до нашей экспериментальной работы. Это не я придумал идею о синергиях. Просто когда мы искали локомоторную область, то я много общался с Цетлиным, и была идея прямого и непрямого управления, когда управление происходит путем изменения системы взаимодействия между управляемыми элементами. Цетлиновская идея о важности непрямого управления была для меня существенной, так же как и бернштейновская идея о многоуровневом управлении движением. Но это были некие соображения, которые напрямую не говорили, как и где или почему надо искать локомоторную область. Это была отдельная экспериментальная работа, самостоятельная вещь. Экспериментальная работа редко бывает просто следствием какой-то идеологии.

На сегодняшний день какие, как вы считаете, добыты факты, подтверждающие эту многоуровневость управления движениями?

Я не думаю, что кто-то перед собой ставил такую экспериментальную задачу – проверить или доказать бернштейновскую точку зрения. Я бы сказал по-другому: бернштейновская идея о том, что ЦНС как по своему строению, так и по своей работе является многоуровневой иерархической структурой, является неким важным обобщением, которое помогает всем, кто занимается управлением движениями или регуляцией движений. Но указать какую-то работу, которая подтверждает или, наоборот, не подтверждает эту теорию, трудно. Каждая конкретная экспериментальная работа решает некие специальные задачи, которые вряд ли предназначаются для того, чтобы целиком подтвердить или опровергнуть какую-то идеологию. Мне кажется, что та точка зрения, которую Бернштейн в 1930–1940‐х годах «выносил» и выразил, стала одним из краеугольных камней современного мышления в биологии и как таковая подтверждается конкретными экспериментальными работами в том смысле, что большинство известных мне хороших, интересных работ самых разных авторов укладываются в эту бернштейновскую идеологию, не имеют противоречий с бернштейновской идеологией. Но это моя точка зрения. Могут быть и другие.

Для вас есть понятие школы Бернштейна?

Вы знаете, с этим как-то сложно. Те конкретные люди, которые в разные периоды жизни общались с Николаем Александровичем и хорошо к нему относились, были очень разными людьми, имели разные научные силы. Одни – посильнее, другие – не слишком. Я не думаю, что можно говорить о школе Бернштейна. Во всяком случае, я не знаю никого из его последователей, кто бы, с моей точки зрения, внес сколько-нибудь серьезный вклад в физиологию движения. Разве что Толя Фельдман.

Он с ним вообще, оказывается, не встречался.

Он по своему мышлению в теории делает серьезные работы, близкие к тому, что делал Бернштейн.

Личных воспоминаний у вас о Бернштейне нет?

У нас был такой разрыв и в возрасте, и в общественном положении. Полулегендарный Бернштейн и начинающий нейрофизиолог… Я не был с ним в близких отношениях, я был два-три раза у него дома и два-три раза у него на разных лекциях.

Домой вы к нему приходили, чтобы показать какие-то свои экспериментальные данные?

Как-то раз я пришел к нему именно в надежде обсудить с ним первые результаты по управляемой локомоции, но он, как говорится, «не загорелся». Выслушал вежливо, корректно, какие-то вопросы задавал, свое мнение высказывал. Но на него это не произвело сильного впечатления.

Митбрейт Иосиф Моисеевич

(20.10.1922, Украина – 04.05.2019, Москва)